Черная радуга

МакЭвой Дж. Дж.

– Вы оставили его, – сказал я, вернув Беллами Бетан. – Он пошел против мира. Он сказал вам правду. И противостоял всем ради того, чтобы добиться справедливости для вашей убитой подруги. И чтобы освободить мужчину, который провел в тюрьме почти двадцать лет за преступление, которое не совершал. И вы оставили его, вы оба оставили его без поддержки! А та семья, Ван Аллен, о которой вы так горячо заботитесь. Полагаю, что они только что пытались убить вашего сына, а двадцатитрехлетняя девушка, которая за десять минут до

этого узнала, что ее отец, вероятно, проведет остаток его жизни в тюрьме за преступление, которое он никогда не совершал, бросилась перед ним и приняла гребаную пулю на себя. Продолжайте отворачивать лица от дерьма, но это ведь не помешает вам плохо пахнуть в конце дня, не так ли?

Они выглядели ошеломленными, но с другой стороны, кто осмелиться повысить голос на Блэков?

– Тристан, – прошептала Бетан, потянув меня за рукав и слегка покачивая Беллами, поскольку она плакала. – Пойдем, мы должны быть в больнице.

– Езжай. Но будь осторожна. Я съезжу поговорить кое с кем, – я поцеловал в лоб ее и Беллами, после чего направился обратно к автомобилю.

– Нам следует поехать? Нам следует тоже поехать? Он хочет видеть нас там? – мистер Блэк спросил у меня, испытывая злость, я повернулся и пожал плечами.

– Делайте, что хотите, мистер Блэк, ведь это вы делаете лучше всего.

Я сел в автомобиль, захлопнул дверь и уехал.

Я еще не все сделал. Я оставил его одного в больнице, поскольку, во-первых: он, в краткий момент здравого рассудка попросил меня о помощи, и во-вторых: потому что мне необходимо было увидеть свою семью. Независимо от того, что произошло сегодня, он не собирался покидать ее…

«Тея. Тея! Нет…, пожалуйста, нет. Давай же…»

Я содрогнулся от этого воспоминания; его крики продолжают всплывать в моем разуме, будто он тот, кто умер. Леви редко просил меня сделать для него что-либо. Так что я сделаю. Я в долгу перед ним.

Припарковавшись через дорогу, я вышел из машины и заметил, что слуги выносили чемоданы к ожидавшему автомобилю.

Одиль вышла последней с ее новорожденным ребенком, пристегнутым в автокресле. Ее каштановые волосы собраны в беспорядочный пучок, и она одета в джинсы с кроссовками. За все время, что я знаю Одиль Ван Аллен, она никогда не носила кроссовки за пределами тренажерного зала.

Прислонившись к ее автомобилю, я сложил руки на груди и ждал, пока она заметит меня. Когда она увидела, то отвела взгляд, сделав вид, будто меня тут нет.

– Леви сказал, что когда ты ушла из офиса в тот день, то поклялась ему, что семья Ван Аллен не допустит возобновить это слушание. Поэтому мы ждали ответной реакции от вас. Мы ждали и ждали, но ничего. Даже заявления от любого из вас.

– Уходи Тристан, – огрызнулась она, пытаясь поместить ребенка на заднее сиденье.

– Затем сегодня в суде, судья задержался дольше обычного, чтобы принять решение… словно он хотел убедить нас всех, что действительно обдумывал решение по этому делу. Но

да ладно, судья Томас? Хороший адвокат знает закон. Великий адвокат знает судей, и я знаю судью Томаса. Мы оба знаем, что он родился прямо здесь в Бостоне, и раньше делал пожертвования во все благотворительные фонды семьи Ван Аллен. Этот мужчина – быстрый мыслитель и еще более быстрый судья. Поэтому скажи мне, Одиль, что ты предложила ему?

– Я ничего не делала! Проигрыш вашего дела был результатом ваших собственных действий…

– Затем мужчина пытается убить Леви. Но я его тоже знаю. Или, по крайней мере, мне так кажется. Он раньше работал в летнем домике твоего отца садовником. Я подумал, что схожу с ума, поскольку Одиль, которую я раньше знал, не попыталась бы совершить убийство.

– Читай. По. Губам. Я ничего не делала! – закричала она, громко хлопнув дверью автомобиля, после чего направилась к стороне водителя.

– Я читаю по ним, но они мне лгут! А что насчет твоего отца, Одиль? – спросил я, и она замерла. – С тех пор как данное дело началось, твой отец находился в Нью-Йорке, верно?

– Да, – она успокоилась.

– Ты покрываешь его снова? – спросил я, встав между ней и водительской дверью, препятствуя ей уехать куда-либо.

– Что, прости…

– Я перейду к сути, поскольку ты, кажется, спешишь покинуть город. Ты покрываешь его сейчас, так же как покрывала его тогда, когда он убил твою мать…

– Он не…

– Так сколько раз он заставлял тебя повторять эту монотонную речь? – спросил я и обошел автомобиль. – Ты рассказала ему о романе, не так ли? Ты позвонила ему, пока ты и твоя мать были на Вудстокской ярмарке, и рассказала ему. Ты рассказала ему, что твоя мать была там с кем-то другим…

– Заткнись, Тристан! Ты понятия не имеешь, о чем говоришь!

– И когда он приехал туда, то убил ее. Ударил ее ножом…, что это было? Четырнадцать раз? На мой взгляд, это похоже на преступление на почве ревности.

– Нет, ты неправ…

– Кого еще ты стала бы покрывать? Зачем продолжать лгать ради него? Сегодня он попытался убить Леви. Твой отец – убийца Одиль, и ты позволяешь ему уйти от правосудия!

– Нет! Это был не он! Это был… – она замолчала, широко раскрыв глаза.

– Тогда кто это был?

Она обошла меня, направляясь к сыну, потому что он заплакал.

– Тристан, оставь это в покое. Пожалуйста, просто оставь все это в покое. Все было хорошо…

– Все не было хорошо! – заорал я в очередной раз.

Она вздрогнула, затем начала качать своего сына, поскольку его плач усилился от моей вспышки гнева.

Глубоко вздохнув, я попытался успокоиться. – Если ты боишься…

– Я не боюсь, – солгала она, покачав головой.

– Тогда скажи правду. С тобой не все в порядке. В этом бремени, поселившимся у тебя в голове и сердце, нет ничего хорошего. Твоя мать любила Бена Уолтона. Она не хотела бы этого. Ты лжешь всю свою жизнь каждому и себе, она не хотела бы этого.