Черная река
Шрифт:
Резко отодвинувшись, Майя села.
— Открой глаза, Габриель.
— Что случилось?
— Ты должен уйти.
Он сонно улыбнулся.
— Все в порядке, бояться нечего…
— Одевайся и иди в хижину-кладовую. Арлекинам нельзя быть со Странниками.
— Пожалуй, стоит поговорить с матушкой Блэссинг.
— Даже не думай, ей нельзя ничего знать. Веди себя как ни в чем не бывало: не прикасайся ко мне, не смотри в глаза, когда матушка Блэссинг рядом. Поговорим позже, обещаю. А сейчас одевайся и уходи.
— Глупости, Майя. Ты взрослая женщина,
— Ты не знаешь, как она опасна.
— Я знаю, что она целыми днями бродит по острову да шпыняет монахинь.
— Сделай это ради меня. Прошу.
Вздохнув, Габриель надел рубашку, ботинки и куртку.
— Рано или поздно она нас застукает.
— Этого больше не повторится.
— Но мы же оба хотим, чтобы повторилось. Сама знаешь…
Поцеловав ее в губы, Габриель вышел. Лишь услышав скрип закрываемой двери, Майя расслабилась. Сейчас она выждет несколько минут, пока Габриель вернется в кладовую, затем оденется сама.
Майя закуталась в покров и свернулась калачиком, пытаясь сохранить тепло Габриелева тела, уловить и задержать момент близости, наслаждения. Вспомнилось, как она стояла на Карловом мосту в Праге, загадывая желание: «Хочу любить и быть любимой».
Майя плавно соскальзывала в блаженный сон.
Вдруг отворилась дверь. Майя успела подумать, что это вернулся ее Странник, однако вошедший стремительно подошел, схватил ее за волосы и, вздернув, залепил пощечину. Потом еще раз.
Открыв глаза, Майя увидела над собой матушку Блэссинг в черных штанах и свитере.
— Одевайся, — велела матушка Блэссинг, швыряя Майе подобранную рубашку. Отбросив покров, Майя накинула ее и принялась на ощупь застегивать пуговицы. Обуться не успела — носки и ботинки были разбросаны по полу.
— Вздумаешь лгать — убью тебя тут же, перед алтарем. Поняла?!
— Да.
Застегнувшись наконец на все пуговицы, Майя поднялась на ноги. Ее собственный меч лежал в восьми футах, на скамейке.
— Вы с Габриелем любовники?
— Да.
— Давно?
— С сегодняшнего вечера.
— Я же предупредила: не лги.
— Я правду говорю!
Матушка Блэссинг шагнула к Майе, схватила ее за подбородок одной рукой и пристально посмотрела в лицо, ища малейшие признаки обмана или нерешительности. Затем оттолкнула.
— Может, я и не была во всем согласна с твоим отцом, но его самого уважала. Он был истинным Арлекином, достойным преемником традиций. А ты — ничто. Предательница.
— Неправда. — Майя старалась говорить твердо, уверенно. — Мы с Габриелем встретились в Лос-Анджелесе. Я защищала его от Табулы…
— Разве отец не учил тебя? Или ты его не слушала? Мы охраняем Странников, но к ним не привязываемся. Ты поддалась слабости.
Майя босиком прошла к скамейке, взяла меч и перекинула ремень через плечо, так чтобы оружие оказалось за спиной.
— Я выросла у тебя на глазах, — сказала она. — Ты помогла Торну разрушить мою жизнь. Арлекинам положено держаться правила случайности, но в моем-то детстве не было ничего случайного! Меня били, мною командовали — всякий Арлекин, который оказывался в Лондоне; натаскивали убивать, не сомневаясь, без колебаний. В шестнадцать мне пришлось убить тех людей в Париже.
Матушка Блэссинг тихо, издевательски рассмеялась.
— Бедняжечка ты наша, мне тебя… жалко.Ты это хотела услышать? Хотела, чтобы япожалела тебя? Неужели ты думаешь, что мое детство как-то отличалось от твоего? Я убила своего первого наемника Табулы в двенадцать! Застрелила из обреза дробовика. Знаешь, что на мне было? Белое платье для мессы. Мать заставила надеть его, чтобы я могла ближе подобраться к алтарю и спустить курок.
На какое-то время Майе показалось, что она видит в глазах старшего Арлекина боль. Ей представилась двенадцатилетняя девочка в белом платье посреди огромного кафедрального собора, забрызганная чужой кровью. Но момент прошел, и гнев матушки Блэссинг только усилился.
— Я Арлекин, как и ты, — ответила Майя. — Ты не имеешь права мной понукать…
Матушка Блэссинг обеими руками вытащила из-за спины меч и, раскрутив над головой, опустила острием вниз.
— Ты сделаешь, как я скажу: порвешь с Габриелем. Навсегда.
Майя плавно подняла правую руку, давая понять, что не атакует немедленно. Вытащила меч, держа острием вверх, режущей кромкой от себя.
— Вызовешь капитана Фоули, и завтра он заберет нас. Я продолжу защищать Габриеля, а ты можешь оставаться при его отце.
— Никаких обсуждений, компромиссов не будет. Ты подчиняешься мне беспрекословно.
— Нет.
— Ты переспала со Странником, влюбилась в него, а значит, он в опасности. — Матушка Блэссинг подняла меч. — Меня все боятся. Знаешь почему? Потому что я убила страх в себе. На себя мне плевать — и потому-то все мои враги погибают. Именно это пытался втолковать тебе отец, но ты оказалась непослушной. Может, я преуспею в учительстве…
Грациозно, будто в танце, матушка Блэссинг шагнула вперед с левой ноги. Напала, направляя меч движениями запястий и предплечий. Рубила и колола с неистовой силой и яростью. Майе пришлось отступить. Пламя свечей дрогнуло. В тишине со звоном скрестились клинки.
До алтаря оставалось всего несколько футов. Майя рыбкой бросилась на пол, кувыркнулась, разрывая дистанцию. Встала на ноги, поднимая клинок.
Возобновив атаку, матушка Блэссинг потеснила Майю к стене. Отвела ее клинок вправо, в последний миг перехватила у гарды и, раскрутив, отшвырнула Майино оружие — пролетев через всю комнату, меч упал на пол.
— Ты подчинишься, — повторила матушка Блэссинг. — А нет, так ответишь за непослушание.
Майя молчала.
Без предупреждения матушка Блэссинг чиркнула кончиком лезвия по груди Майи, по левому предплечью и по левой ладони. Три раны будто горели огнем. Взглянув в глаза старшему Арлекину, девушка поняла: следующий удар будет смертельным. Она продолжала молчать, но вот в голову пришла мысль — столь яркая, что затмила собой гордость.