Черная сага
Шрифт:
Однако больше я ее не видел. Напрасно я ночами ждал, не заскрипит ли половица, не раздадутся ли шаги и не мелькнет ли свет в щели под дверью… Потом, уже зимой, когда я, осмелев, спросил, а где же ключница, Хальдер ответил так:
— Она сбежала. Да что тебе до ключницы? Раба!
Я промолчала. Но знал: он лжет. А если он со мною так, то уж и я тогда…
Но что тогда! Тогда я ничего еще не знал. Это теперь, увидев этот сон, я понял, кто она такая и кто я ей, и почему всегда, когда мне очень тяжело, мне снится сон, что будто я иду с нею вдоль берега, а берег крут, вода внизу черна как ночь и все манит к себе, манит, а мать: «Не бойся, ты ж со мной!» — и держит меня за руку, ведет, с ней хорошо,
Но разве тут заснешь? И я встаю, иду между скамьями, гребцы гребут, а Лайм командует: «Р-раз! Р-раз!», Сьюгред сидит и смотрит на воду, молчит. Она очень грустна. Она уже, наверное, почуяла недоброе.
А что недоброе?! Ну вот и явимся мы в Уллин, я встречу Владивлада и расскажу ему, как есть: да, я не Айгаслав, а смерд и смердов сын, родился я в трех днях пути от вас, здесь где-то, на реке.
Но так ли это? Это ж только сон. Что говорила ключница? А то, что я был найден на реке, рядом со мной лежал волшебный меч, который дался только Хальдеру, а остальные не смогли его поднять. А Хальдер взявши меч, взял и меня, и мы пришли в Ярлград…
Так кто же мой отец — ярл или смерд?! Хальдер ушел, но так и не сказал, где он нашел меня. И меч с собой забрал. Потом забрал и ножны. На ножнах были письмена, я их не смог прочесть, но Хальдер говорил, что это хорошо, что мне лучше не знать, что там было начертано. И ключница ушла, и тоже ничего не рассказала. И много лет с тех пор прошло, ее, должно быть, уже нет в живых. Как нет в живых и ее мужа, смерда. А если я действительно их сын, то Хальдер мог велеть, чтобы и их, и всех, кто знал хоть что-нибудь, убили. Хальдер порой был очень крут! Ольми, и тот не смел мне ничего рассказывать о том, где и когда и как и почему меня нашли. Он говорил:
— Спроси у Хальдера.
А Хальдер говорил:
— Забыл. Давно все это было, ярл, сын ярла, господин. Да и зачем это тебе? — и улыбался.
И я два раза приходил его убить — брал меч, рубил… а Хальдер оставался жив. И я смирился, ждал. Потом-таки убил его, нет, отравил, нет, отравил не я — посол. И что с того? Мне это помогло? Хальдер ушел, а я… Кто я? Ярл или смерд?
Но так ли это важно?! Я — это я, при мне мой меч, и он испытан многими, все, даже, Винн, остались им довольны. Кроме того, есть у меня любимая жена, есть сорок воинов, корабль. И я иду туда, куда хочу, и все, что мне положено судьбой, приму. Пусть Хрт решает за меня! Так было исстари, и так есть и сейчас — мы лишь сражаемся, а побеждает тот, кто ему люб. Хей! Х-ха!
И я вернулся к Сьюгред, сел рядом с ней, и говорил ей добрые слова, и Сьюгред отвечала мне. И Сьюгред была счастлива!
Вечер настал — и мы причалили, и развели костры, и пировали. Потом…
Все спали, я лежал, долго не мог заснуть. Да я и не хотел того! Я чуял — лучше мне не спать, лучше не спать, лучше не спать. И я уже хотел было подняться…
Но тут я заснул. И мне сразу приснился сон, в котором я — как будто бы со стороны — увидел себя маленьким мальчиком. И на этот раз, в этом сне, я был совсем один, ибо уже не было рядом со мной ни Хальдера, ни Бьяра, ни моего отца, и я был уже не в хижине, как обычно, а стоял на берегу реки и пристально смотрел на ее медленное, завораживающе медленное течение.
Да, я тогда был маленьким мальчиком. Но в то же время я прекрасно понимал, что я давно уже не маленький, и я не смерд, а взрослый ярл, который совершенно точно знает, что все это ему только снится. Но он также знает и то, что это не простой, а вещий сон, и потому ему очень важно запомнить то место, на котором я сейчас стою, и тот поселок, где я живу, чтобы потом, когда он, взрослый ярл, проснется, он мог бы без труда отыскать эти места в той его жизни наяву. И поэтому я, мальчик из вещего сна, желая помочь взрослому ярлу из яви, встал, отвернулся от реки и посмотрел вокруг, и стал запоминать, какой здесь берег и какие хижины, и сколько их, и где колодец, и где капище, и где мой дом. Мой дом был здесь же, рядом, в каких-то двадцати взрослых шагах от реки, а на его пороге я увидел ключницу, она приветливо махнула мне рукой, я ей махнул в ответ — и она улыбнулась мне и что-то сказала, но я не расслышал ее и вновь повернулся к реке и стал также внимательно рассматривать противоположный берег, то есть опять запоминал, что там растет, какие там холмы и что там еще есть такое, что было бы полезно запомнить…
Как вдруг передо мной, прямо у самых моих ног, что-то блеснуло. Я быстро опустил глаза. Передо мной была вода, на ней сверкали солнечные блики. То есть все было как всегда. Но я внимательно смотрел, смотрел, смотрел на воду, я чувствовал, что мне сейчас должно открыться что-то очень, очень важное…
И точно! Мне открылась тьма. Во тьме горел слабый огонь. Я присмотрелся — это был светильник. Светильник был богатый, позолоченный, а может, он и вовсе был сделан из самого чистого золота. Правда, светил он еще хуже, чем наша лучина. Но все же, хорошенько присмотревшись, я смог увидеть, что рядом со светильником лежит укрытый белым одеяльцем мальчик. Этот мальчик не спал, а смотрел на меня. Он лежал под водой и был жив. Поразительно! Но еще более поразительным было то, насколько этот мальчик был похож на меня — так, что просто не отличить! Даже родимый знак у него на виске был точно такой же, как и у меня! И этот мальчик очень внимательно, нет, очень-очень удивленно смотрел на меня, и также очень удивленно смотрел на него и я…
И вдруг я вижу, что в ту горницу, где лежит этот удивительно похожий на меня мальчик, входят какие-то люди! В руках у них мечи, эти мечи в крови, и эти люди, наверное, что-то кричат, но их криков мне совсем не слышно. Я только вижу — мальчик подскочил, а люди кинулись к нему и занесли над ним мечи. А мальчик, повернувши ко мне голову, испуганно кричит: «Спаси! Спаси!» Я слышу этот крик, мне очень страшно! И я хочу скорее убежать от этого страшного места, от берега…
Но разве я могу бежать, разве я посмею бросить его в беде? Ведь этот мальчик — он такой же, как и я, он — это я, и, значит, убивают не только его — а убивают и меня! И это я кричу! И это я бросаюсь сам к себе на помощь! Да, именно, я, маленький, бросаюсь сам к себе, прямо в воду!..
И сразу наступает тьма, горячая и липкая, как кровь. И я кричу, я задыхаюсь, я тону. Я…
Вот и все. На этом мой страшный сон кончился. Я проснулся в холодном поту, открыл глаза и осторожно осмотрелся. Ночь непроглядная. Кругом все спят. Тишина… Хальдер рассказывал, что так было и с ним. Тогда тоже все спали, а он вдруг проснулся. Прислушался, услышал слабый треск, как будто от костра. Но то был не костер, ибо костер тогда давно уже погас, — а… Хальдер сразу догадался — это Марево! А Марево, это такой туман зеленоватый, душный, а в нем сверкают огоньки. И Марево плывет, и наплывает на тебя, и даже проникает внутрь, и ты тогда уже не закричишь, не сдвинешься, рукой не шевельнешь, а Марево в тебя со всех сторон вопьется и будет жрать тебя, глодать, а ты будешь молчать, хоть будет очень больно…
А после боль уйдет, и ты вместе с нею уйдешь. Да нет — тебя тогда просто не станет, а там, где ты лежал, будут лежать лишь твои кости. Потом когда-нибудь, быть может через год, а то и через пять, а то и еще через более лет, кто-нибудь случайно набредет на них и скажет: «Вот и еще один, кого сглодало Марево, и он сам в этом виноват, ибо зачем он шел к Источнику, зачем его тревожил, что, думал загадать желание? А был ли он того желания достоин? Конечно нет! Ибо иначе Марево его бы не тронуло!»