Черная смерть
Шрифт:
Сейчас половину заняли телеги, кони и люди Яноша. Лошадей распрягать не стали, да и костёр разводить тоже. Никто не собирался задерживаться тут дольше необходимого. Торгаш хотел укрыться за городскими стенами до захода солнца, а путь ещё предстоял совсем неблизкий, так что времени на отдых попросту не было.
— Ну, чего там копаетесь? — крикнул Янош, обходя составленные в ряд повозки и направляясь к хвосту каравана, застрявшему посреди горной тропы, — Давай пошевеливайся. Живее вытаскивайте её, мать вашу, а не то жалованье в трое урежу.
Его тоже можно было понять. Даже там в городке, имея за спиной отряд обученных и облачённых в броню стражников, мы еле отбили атаку этих тварей. Если такая стая застанет нас в дороге да ещё и ночью, то не спасут ни щиты, ни копья, ни стрелы, ни борта телег. Нас просто порвут и сожрут. В двух шагах от цели нашего путешествия.
Я взял чуть в сторону, пропуская мимо себя ругающегося торговца и неторопливо поехал дальше. До головы каравана оставалось совсем немного. Две дюжины метров, не больше. Разминувшись ещё с несколькими праздно шатающимися караванщиками, мы с Гневко наконец-то вышли к краю плато.
Нашим глазам открылось поистине впечатляющее зрелище. Далеко внизу у подножия серого хребта расстилались зелёные холмистые луга, тянувшиеся почти до самого горизонта. На некоторых холмах виднелись небольшие рощицы и дубравы, шелестевшие густыми кронами на прохладном весеннем ветру. На иных расположились чёрные квадраты распаханных, но ещё не засеянных полей, рядом с которыми стояли коренастые домики хуторов. Большей частью обветшалые. Провалившиеся крыши, выбитые ставни, заросшее бурьяном подворье. Но кое-где всё-таки курились тонкие струйки дымка, таявшие в изумрудно-голубой вышине.
Травяное море разрезали многочисленные ленты мелких, быстрых речушек. Они бежали к широкому рукаву морского залива, по волнам которого яркое полуденное солнце расплескало серебристую рябь. На самом краю бухты, погрузив своё основание в воду, стояла исполинская башня, увенчанная ярко красной черепичной крышей. От неё тянулась крепостная стена из светло-бежевого камня, из-за которой торчали разноцветные острые крыши многочисленных каменных домов. Всего башен было девять, если не считать трёх надвратных бастионов, от которых расходились широкие тракты, мощёные всё тем же светло-бежевым булыжником.
В городе кипела жизнь. Коптили дымоходы, сновали по улочкам чёрные точки людей, по широким лентам дорог медленно ползли чёрные прямоугольнички тяжело груженых телег, а из гавани неторопливо, величаво выходил ещё один исполинский, трёхмачтовый парусник. Порывы ветра доносили до ушей звон корабельной рынды, стук кузнечных молотов, крики портовых рабочих, гомон торговцев на рынке, перекрываемый громким голосом королевского глашатая.
— Вот они: Девять башен, — раздавшийся над самым ухом хриплый голос Бернарда, заставил меня вздрогнуть. Сержант стоял на краю плато, скрестив руки за спиной и пристально вглядывался горизонт, — Долго же мы сюда добирались.
Рядом с ним на осёдланной обозной кобылке сидела Айлин. Её распущенные светло-каштановые волосы, вьющимся водопадом упавшие на плечи, осторожно перебирал ветер. На лице блуждала лёгкая, но искренняя улыбка.
— Долго, — ответил я, с трудом отрывая взгляд от расстилавшейся передо мной панорамы, — Слишком долго. Остаётся надеяться, что оно того стоило.
— Совсем скоро мы это узнаем, — многозначительно хмыкнул Бернард, — По крайней мере, нам должны хорошо за это заплатить.
— И то верно, — кивнул я, — Главное, чтобы…
«Трогай!» — позади нас раздался крик Яноша, оборвав меня на полуслове. Похоже, караванщикам всё-таки удалось вытащить застрявшую телегу. Бернард сплюнул, кивнул мне и отправился обратно к обозу, на ходу отстёгивая фляжку. Я же легонько тронул пятками коня и вывел его на тропу, ведущую к подножию каменистого склона. Айлин неторопливо направилась следом.
Некоторое время ехали молча, любуясь раскинувшейся перед нами картиной. Первой тишину, нарушила девушка.
— Знаешь, — улыбнулась она, — Несмотря на всю суровость и неприветливость этого мира, временами он умеет быть по настоящему красивым.
— Знаю, — кивнул я, слегка придерживая Гневко, чтоб кобыла Айлин могла с ним поравняться, — Жаль, он нечасто радует нас этим.
— Или за всеми нашими заботами, мы просто разучились это замечать, — пожала плечами девушка.
— Кстати о заботах. Расскажи ка мне, какую часть фразы «Оставайся на борту», ты не поняла? — покосился на неё я, изо всех сил пытаясь изобразить на своём лице суровую мину.
— Ту, в которой эти гады начали жрать наших ребят. А может быть ту, где они тебя повалили на землю и чуть было не загрызли, — равнодушно пожала плечами девушка, — Я тебе уже говорила, ещё там в Риверграссе — я больше не буду стоять в стороне и безучастно наблюдать. Не смотря ни на какие приказы и на то, нравится тебе это или нет, — она немного помолчала, закусив губу, но затем все-же добавила, — Если тебя такой расклад совсем не устраивает, то возможно после девяти башен каждому из нас стоит пойти своим путём.
— Не пойми меня неправильно, — я снова слегка одёрнул Гневко, рвавшегося убежать вперёд, — Там, на поле боя твоё вмешательство действительно помогло нам. Если и не спасло положение, то сохранило жизни многим из наших ребят. И я благодарен тебе за это. Но здесь уже не Риверграсс, где к магам относились терпимо. Малые рифы — преддверие столицы. Преддверие владений ордена. Кто знает, сколько в той толпе, собравшейся на барке, у них было глаз и ушей? И сколько ревностных блюстителей веры решат на нас донести?
— Мы вообще-то им жизнь спасли, — поморщилась девушка, — Рискуя при этом собственными шкурами.
— Для фанатика это не довод, — покачал головой я, — Если его вера говорит, что ты враг, значит ты — враг, вне зависимости от того, сколько раз ты его выручил.
— Звучит так, будто у них совсем нет мозгов, — фыркнула Айлин.
— Ни мозгов, ни совести, — кивнул я, — Первое им заменили догматы, вбитые в голову святошами, а второе они просто-напросто глушат, каждый раз находя в своей вере оправдания. Собственно, для человечества в этом нет ничего нового. История повторяется каждый раз, когда очередным властьимущим удаётся убедить одну группу людей в том, что она чем-то лучше другой группы людей. И потому та, вторая, не имеет право на независимое существование или же на существование вовсе. Итог, впрочем, у всех подобных начинаний тоже всегда один. Как для поддавшегося на пропаганду народа, так и для его правителей. Ожесточение, разорение, забвение.