Черная стая
Шрифт:
– - А о чем?
– - Шпагу тебе подыщем, у кого-нибудь в пехоте может найтись. Но с саблей все равно упражняйся, не повредит. К Яну сходи, он подскажет, что делать, чтобы руки сильнее стали. Но это на крайний случай. Что там фон Зейдлиц про сабли в кавалерии говорил?
– - Кавалерия побеждает не саблями, а хлыстом и шпорами, -- не задумываясь, отрапортовала девушка.
– - А фланкеры -- меткой стрельбой и искусным маневром. Фланкеры -- наше слабое место, Клерхен. Приглядись к гусарам, собери себе взвод. Учи их. Учи хорошенько.
– - Я гусар, а не барышня, -- в глазах у девушки сверкнул гневный огонек, губы сжались
– - Дура!
– - взорвался Войцех.
– - Я тебя под пули посылаю. В самое пекло. Потому что больше некого. Потому что ты лучшая.
Он замолчал, опустил голову. Притихшая Клара прикусила губу.
– - Знаешь, с какой бы радостью я последовал твоему примеру, -- тихо сказал Войцех, глядя в землю, -- скрыл свое имя, стал в строй рядовым? За ошибки командира солдаты жизнями платят, Клерхен. А мне потом с этим жить. Каждый раз после боя уснуть не могу, думаю, все ли верно сделал. Может, стоило круг сделать, в тыл зайти, а не во фланг? Может, на минуту раньше в карьер рвать? Схватка кровь горячит, ярость глаза застилает. А ну, как заведу эскадрон на верную гибель?
Шеф у меня был, Клара, в Гродненском полку. Кульнев, Яков Петрович. Герой, отец родной, чести и благородства несравненного. Увлекся преследованием, завел полк в дефиле на болоте под французские пушки. Сам погиб, сотню гусар положил. К черту такой героизм!
Но я не могу себе позволить отказаться от этой ноши. Потому что опыта и знаний у меня больше всех. Потому что другой на моем месте наделает еще больше ошибок. Ты поймешь, Клара. И ты справишься. Ты хороший боец, верный товарищ. Командир из тебя выйдет, что надо. Смелый, но осмотрительный. Погибнешь -- век себе не прощу. Но под пули пошлю. Потому что выбора у меня нет.
– - Спасибо, -- улыбнулась Клерхен, -- не подведу, герр лейтенант.
Рода
К середине мая фрайкор отошел за Эльбу, к Лауэнбургу. Из Берлина пришел приказ о присоединении корпуса к Российско-Германскому легиону, начавшему формироваться еще в 1812 году, в преддверии войны с Наполеоном, в России, но находившемуся на британском довольствии. Последнее не замедлило сказаться в лучшую сторону на обмундировании и экипировке Черной стаи. Английские ботинки и ружья Браун Бесс после странствий по тылам противника пришлись весьма кстати.
В Лауэнбурге Войцеха наконец нашло письмо из дому. Он уже начинал волноваться за Жюстину. Выглядела она не по годам, но возраст мог взять свое. Впрочем, привычка к труду и не изуродованная корсетом фигура, как оказалось, перевесили, и роды прошли легко. Мальчика назвали Тадеуш Жильбер, здоровья он был крепкого, и письмо Жюстины дышало покоем и счастьем.
Прекрасное настроение Войцеха, навеянное этим письмом, не смогли поколебать даже известия о поражении союзников при Лютцене и Бауцене и отступлении из Саксонии. В Дрездене обосновался Наполеон, но Шемет ни минуты не сомневался, что это ненадолго. Он верил в победу и намеревался принять в ее достижении самое деятельное участие.
Весть о смерти в Бунцлау светлейшего князя Смоленского вызвала у Шемета вздох облегчения. Михайла Илларионович был стар и болен и всеми силами противился участию России в европейском походе. Согласившись для виду с решением императора Александра покончить с Наполеоном раз и навсегда, армию, как и в 1812, задерживал на марше, решения принимал половинчатые и излишне осторожные, интриги плел чуть не на смертном одре. Графа Витгеншетйна, под чьим началом он воевал в Отечественную войну, Войцех в качестве главнокомандующего вполне одобрял. Как относиться к тому, что после Бауцена это место занял Барклай де Толли, не знал, но решил повременить с выводами. О том, что кампанию 1812 года планировал Барклай, Шемет был наслышан.
По предложению генерала Вальмодена, командующего Российско-Германским легионом, большая часть пехоты отряда Лютцова присоединилась к его корпусу. Остальных фон Лютцов намеревался послать в конце мая обратно в Гарц, но, услыхав, что граф Воронцов и генерал Чернышев планируют экспедицию к Лейпцигу, отправил их с русскими партизанами, определив командиром майора Петерсдорфа.
Сам же Лютцов решил снова отправиться в тыл к неприятелю. Двадцать девятого мая, перейдя Эльбу с четырьмя кавалерийскими эскадронами, он двинулся на юг, вдоль восточного склона Гарца, в Тюрингию, к Будельштадту. Веймар, занятый тысячей пехотинцев и расположившимися неподалеку полутора тысячами польских улан и французских драгун, фрайкор незаметно обошел стороной и к третьему июня вышел на дорогу, ведущую из Веймара в Йену.
На ночевку отряд расположился в лесу между Магдалой и Швабгаузеном. Разъезд донес, что в том же лесу стоит еще один прусский отряд, и Лютцов отправил туда одного из гусар с приглашением для командира присоединиться к походному ужину.
Штабс-риттмейстер Коломб, командир летучего отряда из девяноста гусар, выглядел весьма воинственно. Орлиный нос и пронзительный взор светлых глаз, лихо закрученные гусарские усы, достигающие чуть тронутых сединой бакенбард, заставившие Войцеха тихонько вздохнуть от зависти. Его собственные усы все никак не хотели приобретать бравый вид, хотя мужественности, несомненно, прибавляли.
Разговор зашел о планах австрийского правительства. Ходили упорные слухи, что, несмотря на близкое родство с Наполеоном и последние поражения союзников, император Франц, под влиянием князя Меттерниха, подумывает о присоединении к анти-бонапартистской коалиции. В этих обстоятельствах каждый удар в тыл французам мог послужить последней соломинкой, сломившей спину упрямого австрийского верблюда.
Менее чем за неделю до встречи с отрядом Лютцова, Коломб со своими людьми напал на артиллерийский парк в Цвиккау, захватив в плен более трехсот французов, отпущенных, впрочем, под честное слово не воевать до конца кампании. Зарядные ящики взорвали, пушки и гаубицы заклепали, ружья частью изломали, частью оставили себе, как и лучших лошадей. Остальных роздали местным жителям, весьма обрадованным таким поворотом дел.
– - Капитан, командовавший прикрытием, даже побледнел, когда я велел ему идти на все четыре стороны, -- усмехнулся Коломб, приложившись к серебряной стопке с рейнским из запасов гостеприимного хозяина, -- не отстал, пока я ему свидетельство не выправил, чин по чину. "Сей капитан сдался только потому, что не имел никакой возможности устоять, будучи атакован храбрыми прусскими волонтерами".
– - За вас, господин штабс-риттмейстер, -- отсалютовал стопкой Лютцов, -- и за ваших замечательных гусар. Что дальше делать думаете, Петер?