Черная стая
Шрифт:
– - Мой дядя, Людвиг Эрлих, -- представил вошедшего корнет, -- он согласился нам помочь.
– - Я веду оптовую торговлю, -- сообщил герр Эрлих, вытирая вспотевшую от волнения лысину фуляровым платком, -- и у меня есть фургоны. Если один из них вовремя перегородит улицу, вам, возможно, удастся увести кого-то из своих. Я сам сяду на козлы, чтобы не подвергать своих возчиков опасности. Но долго простоять не смогу -- семья, сами понимаете.
– - И на том спасибо, герр Эрлих, -- ответил Дитрих, -- главное, не прогадать с моментом.
Во время обсуждения подробностей предстоящего дела Войцех молчал, но,
– - Мы сделаем все, что в наших силах, -- тихо сказал он, -- и, если не будет другого случая проститься, не поминайте лихом.
Клара при этих словах вздохнула и отвернулась. Войцеху показалось, что в глазах у нее блеснуло, но проверять он не стал.
На следующее утро они покинули постоялый двор еще затемно. Коней и вещи заранее отправили к городской заставе, оставив под присмотром раненого улана. Гусары второго эскадрона, вооруженные длинными мясницкими ножами, и Ганс, сумевший протащить в город седельный пистолет, присоединились к ним уже на месте. Клара снова была в мужской одежде, хотя на этот раз штатской, длинный сюртук надежно скрывал девичьи формы. Оружие пронесли, завернув в набитый старым тряпьем мешок.
Им повезло, неподалеку от перекрестка, на который должен был выехать Иоганн, нашелся дом с пристроенным к нему старым сараем, Дитрих с Гансом ухитрились почти бесшумно отодрать пару досок, и компания забралась внутрь, приставив их на место и наблюдая за улицей в образовавшиеся щели.
Ждать пришлось почти до десяти утра, отправка колонны почему-то задержалась. Улица опустела, французские жандармы прочесывали город, задерживая всех подозрительных, и народ старался держаться от греха подальше. Войцеха пробирала дрожь при мысли, что фургон не дождался появления пленников, что Эрлиха арестовали, что колонна пойдет по другой улице.
Но вскоре звон кандалов и гул шагов по брусчатой мостовой возвестили о приближении арестантов. Войцех задержал дыхание. В колонне было человек пятьдесят, скованных попарно и привязанных к длинной веревке, протянутой из конца в конец. По бокам ехали конные жандармы, десятка два, не меньше. Судя по скрипу колес, доносившемуся в сарай из конца улицы, раненых тоже перевозили во Францию, не проявив к ним ни малейшего сострадания.
– - Ну же, Людвиг!
– - хрипло прошептал Войцех.
– - Сейчас!
Колонна резко остановилась, и заговорщики вылетели в узкую улочку, размахивая оружием. Клара, оставшаяся по приказу Войцеха в сарае, разрядила свой карабин в ближайшего жандарма, медная каска звонко грохнулась о мостовую, заглушив мягкий звук упавшего тела. Дитрих взмахнул саблей, перерубая соединявшую заключенных веревку.
– - Разбегайтесь!
– - выкрикнул Войцех, уворачиваясь от жандармского коня, чуть было не сбившего его с ног.
– - Встречаемся у заставы!
Приказать было проще, чем исполнить. Обремененных кандалами пленников, попытавшихся бежать, окружили всадники в синих мундирах и медных касках. Раздались выстрелы, и один из арестантов упал, потянув за собой товарища. Войцех увидел, как перегородивший дорогу фургон, вместо того, чтобы тронуться вперед, развернулся и двинулся прямо на колонну. Растерявшиеся на мгновение жандармы выпустили пленников из виду, и некоторые, подхватив цепи, пустились наутек, пытаясь скрыться в узких переулках.
– - Уходим, -- приказал Войцех, -- мы сделали все, что могли.
Он бросился к сараю, выдернул оттуда перезаряжающую карабин Клерхен и пустился вниз по улице, таща девушку за руку. Пробегая мимо остановившегося фургона, Шемет на мгновение повернул голову. Людвиг Эрлих сидел на козлах и улыбался. На груди серого сюртука расплывалось кровавое пятно.
Стрельба подняла на ноги весь гарнизон. Но им удалось уйти, петляя по переулкам, перелезая через заборы, поднимаясь на чердаки и снова мчась со всех ног. Жители Лейпцига, напуганные шныряющими по улицам солдатами, помочь не решались, но никто не позвал стражу, завидев убегающих людей с оружием.
До заставы они добрались только в сумерках. Фургон с четверной упряжкой, оставленный Эрлихом возле придорожного трактира, все еще поджидал их. На холщовой крыше красовалась надпись "Людвиг Эрлих и сыновья", и у Войцеха желчь подступила к горлу. Он с трудом взял себя в руки, подавая вознице условный знак. В ответ возница свистнул, уланский корнет Шмидт не замедлил появиться, ведя за собой порученных его присмотру лошадей. Из подворотни трактира вынырнул всклокоченный фон Таузиг, его черная грива разметалась по плечам, на щеке была сажа.
– - Эрлих и Шварц уже за городом, -- доложил он, -- ждут.
– - А где Ланге?
Дитрих опустил голову. Один из гусаров, участвовавших в предприятии, остался лежать под копытами жандармских коней. Из пленников до заставы добрались двое -- молоденький пехотинец из Роды и вахмистр Цох, уступивший Лютцову своего коня. Скованные парой они ухитрились скрыться в переулке и переждать, пока возобновившие порядок в строю жандармы поведут колонну дальше. После чего Цох, как он сам заявил, "по запаху" отыскал ближайшую кузню, где не побоявшийся гнева французских властей кузнец расклепал цепь в течение четверти часа.
Теперь им предстояла не менее сложная задача. Нужно было выбираться из города. Ворота уже закрыли, и ночевать пришлось в фургоне, удовольствовавшись на ужин колодезной водой. Утром повозки потянулись в обоих направлениях, стража сбилась с ног, пытаясь проверить всех и каждого, и, когда внимание жандармов всецело поглотила большая черная карета, покидавшая город, Войцех решил: "Пора".
Кони в карьер вылетели из города, за ними мчался фургон, возница нахлестывал лошадей вожжами. Пока жандармы пытались выбраться из образовавшейся свалки и сесть на привязанных далеко от ворот коней, беглецы уже свернули на проселочную дорогу, в миле от города. Там они попрощались с возницей и тронулись в путь, направляясь на север.
Ночевали в ближайшей роще. По пути заглянули на ферму, где удалось раздобыть хлеба и колбасы и набрать воды в дорожные фляги. Войцех смотрел в костер, опустив голову и обхватив плечи руками. Лицо его выражало полную отрешенность и отсутствие всяческой мысли.
– - Теперь стреляться будешь?
– - сердито спросил Дитрих, когда Войцех отмахнулся от протянутого ему куска хлеба с колбасой.
– - Давай, командир, не тяни. Пока силы тебя хоронить есть.
– - Не дождешься!
– - сверкнул глазами Войцех и взял колбасу.
– - Мне еще Париж брать.