Черная свеча
Шрифт:
— Здравствуйте, Липатов! Капитан Зафесов выполняет поручение полковника Шитова. Вот его билет и поручение.
— Зафесов? — Таможенник наморщил лоб, вспомнил: в каком журнале значится эта фамилия, раскрыл и попросил расписаться в графе вылета.
Подписи совпали. Сомнения остались. Без причины. И женщина это заметила. Она сказала несколько раздражённым голосом:
— Полковник срочно выехал в Сусуман с московскими товарищами, просил обеспечить порученцу приличное место в самолёте. Найти полковника в Сусумане можно по номеру прииска «Коммунар». Звоните!
— Ну, что вы, Вера
Они стояли на пороге смерти, были удивительно красивы какой-то вдохновенной красотой. Но почему-то этому факту старый служака не придал значения.
Возможно, он никогда не любил или любил что-нибудь преходящее: службу, Сталина, Коммунистическую партию, те же тихие пьянки после работы в обществе жены, старшины Пидорко, приглашённой на должность вахтёра.
— Ах! — говорила она, заламывая пухленькие ручки, совсем как Сильва из Хабаровской оперетты. — Что делаю?! Что делаю?! — Я старая больная женщина!
Эта фраза повторялась неизменно при каждом новом свидании, когда бдительный Пидорко уходил на внезапные проверки подчинённых, зажигая в Липатове тоже опереточное чувство. Он хватал её за мясистые бедра, шептал, дыша чесноком и водкой:
— Да ты ещё хоть куда баба! Я бы на тебе даже женился, нельзя: из партии выгонят…
Любой гражданин, покидавший Магаданский порт, подвергался самому тщательному досмотру, проверке документов с наведением, при случае, необходимых справок.
Липатов окинул булыжным взглядом Зафесова и вдруг подумал, что где-то видел это лицо со всепрощающими глазами и мягко очерченным носом, слегка нависающим над твёрдой линией рта.
Пауза затянулась, капитан направил через карман ствол нагана в таможенника. Тот все вспоминает, пролистывая страницы памяти, пока, наконец, она не уводит его в детство, где он с облегчением находит двойника:
«Тьфу ты! — Липатов облегчённо вздыхает. — Он же на Бога похож! Вылитый Христос! Тот чуть подобрее. Перепугался — думал, что путное…»
— … Можете быть спокойны. Вера Игнатьевна: поручение полковника будет выполнено. Есть место в первом салоне.
— Мне что беспокоиться? — спрашивает она сонным голосом. — У меня своих дел хватает. До свидания, Липатов. До свидания, капитан!
Зафесов, кивнув, без единого слова шагает за таможенником, ещё держа палец на спуске…
Через три дня Вера Игнатьевна все рассказала мужу. Как на исповеди: с побудительными мотивами, но без раскаянья и надежды на прощение. Он слушал, потягивая из хрустальной рюмки тёплый коньяк, издеваясь над своим рогатым оптимизмом. Илья Герасимович был уже седой, грузноватый чиновник, четверть века отслуживший на Колыме. Старый чекист ежедневно сталкивался с самыми низкими проявлениями человеческой натуры, имел опыт принятия самых беспощадных решений. Чему он мог удивиться? Измене совсем ещё юной жены? Смешно! Её просто не было.
И бандита Берадзе на чердаке дома тоже не было. Рекс успокоился, он уже больше не лает, задрав вверх морду.
Огорчало другое: в этой тихой, навсегда покидающей его женщине жило что-то до боли земное, настоящее, что нельзя почувствовать беспечно равнодушным сердцем служаки, но можно понять, потеряв…
Её больше никогда не будет
Всю долгую безупречную службу Илья Герасимович бдительно стоял на страже своего сердца, не допуская его к решению человеческих судеб, оттого разум был по-хозяйски расчётлив, угодлив и жесток. Сейчас оно просило сделать исключение…
Утром следующего дня они прощались: Вера Игнатьевна улетала на материк к заболевшей матери.
Полковник проводил супругу к трапу самолёта, склонив голову, поцеловал её холодную руку.
Прошло две недели с момента отлёта Веры Игнатьевны, и якут Иннокентий Чирков привёз начальнику отдела по борьбе с бандитизмом Морабели кисть Вахтанга Берадзе. Непривычно трезвый, сосредоточенный охотник ответил на все вопросы дотошного Важи Спиридоновича, поставил свою подпись под протоколом, получил вознаграждение и, загрузив спиртом лёгкие нарты, умчался обратно в стойбище. Чья-то верная пуля нашла Иннокентия на спуске с перевала Шуктуй, но в Магадане об этом узнали только через полгода, когда труп охотника вытаял из-под снега, обглоданный голодными лисами.
Смерть Иннокентия успокоила Морабели: теперь он знал точно — кисть принадлежала Берадзе. Можно было со спокойной совестью сдать дело в архив.
Тем временем Вахтанг с Верой Игнатьевной соединили свои судьбы. Их обвенчал сельский священник, после чего молодые поселились высоко в горах, куда никогда, не ступала нога Закона. Вечером они трогали руками небо, утром опускали, руки в студёный ручей, и он уносил с охотой их небесное рукопожатие земным людям. Слов было по-прежнему мало, да и нужны ли слова в раю…
Пройдёт тридцать лет, прежде чем она закроет глаза удивительному художнику и будет жить одна среди его картин, зажигая перед ними, как перед иконами, свечи. На стол Вера Игнатьевна ставит две чашки и две кружки. Она знает: он не мог её покинуть, просто переменил состояние, разве в этом дело? Главное, что рядом…
Рулетка, запущенная недобрым гением Аркадия Ануфриевича Львова, продолжала крутиться, ещё два участника игры, поставившие на один номер, разделили выигрыш пополам. Майор Лисин застрелился у себя дома в канун Великого Октября. Праздничная суета затёрла кончину «человека без нервов» между торжественными собраниями и распределением премий за бдительную службу. В тот же день Тофика Енгибаряна выловили в глубокой яме общественного туалета.
Причину смерти установить не удалось: от него плохо пахло, да и кому охота возиться — праздник на носу!
Только любопытный Дьяк, прослышав про их трагическую кончину, умилялся, потчуя себя после баньки чаем:
— В аккурат, Ромео с Джульеттою, как по сказке, убрались. Во до чего людей любовь доводит…
И вдруг все ощутили беспокойство, словно каждому втихаря была обещана свобода. Хотя в натуральной жизни ничего подобного даже в намёках не значилось.
Вот, разве что Голос, возвратись однажды вечером из штаба, сказал: опыт бригады затребовали в Москву и не куда-нибудь, а в ЦК партии!