Черная свеча
Шрифт:
Вспыхнул фонарь. Яркий свет резанул по напряжённым глазам зэков. А следом металлический голос выкликнул:
— Заключённый Вадим Сергеевич Упоров!
— Я!
— Заключённый Опенкин Федор Маркович!
— Здесь, гражданин начальник. Не волнуйтесь.
— А куда ты денешься, говно в кандалах?!
Он ещё что-то хотел добавить, но вспыхнувший собачий лай заглушил голос, и только немного погодя раздалась команда:
— Выходи!
Зэки спрыгнули на землю, загулявшую под ногами зыбкой болотной шубою. Огни лагеря
Каштанка опять шмыгнул разбитым носом, как можно любезней поинтересовался у того, кто назвал его «говном в кандалах»:
— Гражданин начальник, место не шибко знакомое. Что это за командировка?
— Повылазило, не видишь — Кручёный! Ты ж тута ужо блатовал тем годом. Ну и память! Дрочишь, поди, часто?
— Все по распорядку, гражданин начальник. А верх чей на Кручёном?
Гражданин начальник расплылся в довольной улыбке, в этот момент с вахты крикнули:
— Прекратить разговоры! Дежурный, принять двоих по спецнаряду.
Ветер ударил снежным зарядом в провода, они загудели голосом затухающего колокола.
— Шагом марш!
В помещении вахты было жарко. Солдаты спали вокруг круглой печи на лавках. Один из них, с курносым веснушчатым носом, вскочил при появлении зэков, уставился непонимающим взглядом.
— Вы чо гремите? Вы чо шум поднимаете?! — с трудом проговорил он заспанным голосом, взглянув на кандалы, смачно потянулся. — Козырные, видать, изловились. Все равно не гремите. Поспать дайте…
Калачиком улёгся на лавку, поджав под себя ноги.
Тотчас заснул здоровым, молодым сном.
Упоров едва подавил в себе желание подойти к печке, прижаться спиной к её нагретым кирпичам, вбирая живительное тепло измученным телом. Он смотрел и искренне завидовал беззаботному сну солдата: в такие сны приходят загорелые девки, их можно любить открыто, как любят только в сытых снах, да ещё где-нибудь в далёкой деревне без сельсовета…
Из боковой комнаты вышел коренастый лейтенант в небрежно накинутой на плечи шипели. Глубокие залысины придавали его совсем юному лицу выражение взрослой озабоченности, отчего лейтенант был похож на играющего в шахматы малолетнего вундеркинда.
Дежурный остановился перед кандальниками, начал покачиваться с пятки на носок.
— Душевно с вами побеседовали, Опенкин, — произнёс он насмешливо, но без улыбки. — Свои или…
— Ваши, гражданин начальник. Почерк не узнаете?
— Значит, заработал!
И уж забыв о побитом воре, уставился на второго заключённого, слишком спокойного, чтобы лейтенант мог в это поверить.
— У вас, Упоров, было время подумать о своей судьбе. Советую не примыкать ни к каким группировкам, особенно к тем, к которой принадлежит этот тип…
Телефон
— Снимите кандалы, — лейтенант говорил уже с порога боковой комнаты. — Обоих — в карантинный барак.
Он пробыл в комнате не более минуты и снова появился на пороге, но без шинели.
— Старшина Мякшин! В шестом бараке — труп. Убийцу — в карцер!
— Взвод! — рявкнул пожилой старшина, застёгивая широкий офицерский ремень. — В ружьё!
Солдаты загрохотали сапогами и, разобрав оружие, выбежали на улицу.
Носатый конвоир терпеливо дождался их ухода и, подавив зевок, скомандовал зэкам:
— Руки — за спину!
Снял кандалы, положил их в рюкзак и кивнул в сторону двери с короткой табличкой: «Стой! Предъяви пропуск!»
Рассвет уже подбил соболиную шубу ночи голубым песцом молодого утра. Стало проглядней, и фигуры часовых на вышках обозначились застывшими куклами. Звёздный свет пошёл на убыль, растворяясь в робком рождении дня, звезды посерели какой-то чахоточной серостью, смотреть на небо стало неинтересно.
Вадим вспомнил своё последнее утро во Владивостоке с такими же серыми звёздами на небе. Он возвращался на корабль по утренним улицам вместе со старым официантом ресторана «Золотой Рог», и тот устало кивал на копошившихся в подворотнях дворников:
— Вдивляюсь! Нет, это меня просто поражает!
Раньше каждый дворник мечтал найти золотой червонец, который потерял пьяный купец. Интересно, что ищет советский дворник?
Ему объяснили в кабинете следователя — и про дворников и про многое другое, о чём он шутливо спрашивал у своих клиентов.
Взволнованный старик попросил воды, ему дали в лоб, и задавать вопросы стало некому…
«Дед мог обслужить в долг, — думал заключённый, шагая по мёрзлой дорожке. — Если бы такой нашёлся среди чекистов и дал тебе в долг немного свободы… Недельку! Нет, маловато. Хотя бы месяц, и можно досиживать. Дурак! Ты ещё сидеть не начал!»
От внутренних переживаний он даже не почувствовал, как его обыскали у входа в карантинный барак.
Двери барака открылись после двух длинных звонков и удара по рельсу. На пороге возник высокий простуженный старшина, кашлянув в кулак, спросил с раздражением в хриплом голосе:
— Кого ещё тут черти принесли?
— Двух прими, Кокошкин. По спецнаряду прикатили.
— Масти какой?
— Один из воров, Каштанка это. Другой — политический из замка.
— Шмонали?
— Да. Оттуда чо привезёшь?
— Есть ловкачи… Из замка? — бубнит Кокошкин. — По запарке небось залетел. Оттуда добры-то не возвращаются.
— Залетел, как положено, гражданин начальник, — не утерпел задетый небрежным тоном старшины Каштанка.
— А ты вообще глохни! Не то под раздачу попадёшь!