Черная тропа
Шрифт:
В последний раз, когда Ребекка в кого-то влюблялась, предметом страсти стал Томас Сёдерберг, и сам этот факт немало говорит о ее способности выбирать достойных мужчин. Об этом даже думать не хотелось.
После этого у нее иногда появлялись бойфренды — все без исключения студенты-юристы из университета. Сама она их не выбирала. Давала пригласить себя на ужин, разрешала себя целовать и оказывалась в постели. Все было скучно и предсказуемо с самого начала. Презрение все время таилось где-то рядом. Ребекка презирала их всех за то, что они были сопляками, все выходцы из высшей прослойки среднего класса, все убеждены,
И теперь — Монс. Влейте немного частного интерната, тонкого искусства, заносчивости, алкоголя и юридической остроты ума в мужское тело и встряхните.
Папа, наверное, не верил в свое счастье, когда мама выбрала его. Ей почему-то казалось, что все происходило именно так: мама выбрала папу, как выбирают плод на дереве.
Ребекку вдруг охватило желание увидеть фотографии мамы. После смерти матери она собственноручно вырвала все ее фотографии из бабушкиного альбома. Запрыгнув в сапоги, она побежала через дорогу к Сиввингу.
Внизу в котельной у Сиввинга висел в воздухе запах жареной колбасы. На полочке на клетчатом кухонном полотенце лежали тарелка, стакан, алюминиевая кастрюля и сковородка вверх дном. Сиввинг лежал поверх заправленной кровати и дремал, уронив себе на лицо газету. На одном шерстяном носке красовалась большая дырка. Это зрелище странным образом растрогало Ребекку.
Белла подскочила и чуть не перевернула стул от восторга по поводу нежданных гостей. Ребекка почесала холку собаки, ритмичное постукивание ее хвоста по полу и радостное поскуливание разбудили Сиввинга.
— Ребекка! — радостно воскликнул он. — Ты уже попила кофе?
Она поблагодарила и, пока он отмерял кофе и насыпал его в кофейник, изложила свою просьбу.
Сиввинг поднялся по лестнице и через некоторое время вернулся с двумя альбомами под мышкой.
— Здесь наверняка найдутся снимки твоей мамы, — проговорил он. — Хотя в основном здесь, конечно, Май-Лиз и дети.
Ребекка стала перелистывать страницы альбома. На одном снимке Май-Лиз и ее мама сидели на шкуре северного оленя посреди снега, щурясь от солнца и улыбаясь в камеру.
— Мы с ней похожи, — проговорила Ребекка.
— Да, — согласился Сиввинг.
— А как они с папой познакомились?
— Точно не знаю, но думаю, что на танцах. Твой папа на самом деле отлично танцевал — если ему удавалось побороть застенчивость.
Ребекка попыталась воссоздать в голове эту картину. Мама в объятиях папы на танцевальной площадке. Папа, получивший заряд смелости из бутылки, гладит ее рукой по спине.
При виде старых снимков ее охватило прежнее чувство — странная смесь стыда и гнева. Гнев — как противоядие от презрительного сочувствия других жителей деревни.
Они называли Ребекку бедной девочкой. И как ей повезло, что у нее есть бабушка, говорили они. Но надолго ли хватит сил у Тересии Мартинссон? Вот в чем вопрос. У каждого есть свои недостатки. Но чтобы быть настолько не в состоянии позаботиться о своем собственном ребенке…
Сиввинг
— Май-Лиз очень любила твою маму, — сказал он.
— Правда? — Ребекка поняла, что сказала это почти шепотом.
— Им всегда было о чем поговорить, они подолгу сидели тут, за кухонным столом.
«Да уж, — подумала Ребекка. — Такую маму я тоже помню». Она стала искать фотографии, где мама не позировала бы, не улыбалась бы, стараясь повернуться к камере в самом выигрышном ракурсе. Просто кинозвезда Курраваарского разлива.
Два воспоминания.
Воспоминание первое. Ребекка просыпается утром в двухкомнатной квартирке в городе. Они переехали из Курраваары. Папа остался жить на первом этаже в доме у бабушки. Они говорят, что удобнее всего Ребекке будет жить с мамой в городе. Ближе к школе и все такое. Когда она просыпается, в квартире стоит запах только что сделанной уборки. Кроме того, мама переставила всю мебель. Единственный предмет, стоящий на своем месте, — это кровать Ребекки. На столе ее ждет завтрак — свежеиспеченные сконы. Мама курит, стоя на балконе, — лицо у нее радостное. Должно быть, она всю ночь убиралась и перетаскивала мебель. Что подумают соседи?
Ребекка крадется по лестнице бесшумно, как кошка, постоянно озираясь. Если Лайла с первого этажа откроет дверь, она просто умрет от стыда.
Воспоминание второе. На уроке учительница говорит: распределитесь по парам.
Петра: Я не хочу сидеть рядом с Ребеккой.
Учительница: Что за глупости?
Весь класс навострил уши. Ребекка сидит, уткнувшись носом в парту.
Петра: От нее воняет мочой.
Это потому, что у них в квартире нет электричества. Его отключили. Дело происходит в сентябре, так что они пока не мерзнут. Но стирать в машинке невозможно.
Когда Ребекка приходит домой и плачет навзрыд, мама выходит из себя. Она тащит Ребекку с собой на телефонный узел и ругает всех и вся. Там пытаются объяснить, чтобы она обратилась в энергокомпанию, что это не одно и то же, но женщина и слушать ничего не желает.
Ребекка посмотрела на фотографию своей матери. Ее вдруг поразила мысль, что маме на ней примерно столько же лет, сколько сейчас ей.
«Она по-своему старалась», — подумала Ребекка.
Она разглядывала смеющееся лицо женщины, сидящей на шкуре, и ее охватило чувство внутреннего примирения. Словно что-то внутри ее встало на свои места. Возможно, от сознания того, что маме было не так уж много лет.
«А какой матерью была бы я, если бы решила тогда родить ребенка? — подумала Ребекка. — Господи, подумать страшно!»
«Потом мама все чаще стала оставлять меня здесь, у бабушки, в те периоды, когда у нее не было сил мною заниматься. Все летние каникулы я тоже проводила в Курравааре. А здесь все дети были грязные, — подумала Ребекка. — И от всех в той или иной степени пахло мочой».
Ее мысли прервал Сиввинг.
— Послушай, может быть, ты могла бы мне помочь… — начал он.
Сосед всегда придумывал ей какое-нибудь дело. Ребекка подозревала, что это объяснялось не столько тем, что он сам нуждался в помощи, сколько тем, что он хотел помочь ей. Немного физического труда — как способ избавиться от размышлений. Сейчас он хотел, чтобы она забралась на крышу и счистила свисающий сугроб.