Черная тропа
Шрифт:
— Вы уверены, — спросил Павленко, — что шофер генерала тоже погиб?
— Еще бы! Он умер у меня на руках, раненный в живот разрывной пулей... Тогда за рулем автомобиля его сменил этот младший сержант. Он оказался хорошим водителем и сумел прорваться через цепь наступавших эсэсовцев.
— Какова его дальнейшая судьба?
— Не думаю, чтобы он мог уцелеть. В том последнем бою уцелела лишь горстка воинов. Гитлеровцы заплатили за жизнь каждого нашего солдата и офицера десятками жизней своих вояк. Они стремились во что бы то ни стало захватить генерала Карпенко живым. Им это не удалось. Ну, а я, как вам известно, спасся благодаря контузии. Меня сочли убитым... Что касается младшего сержанта,
— Он приближался к горевшим документам?..
— Нет... Помнится, у костра стояли Михеев и генерал Карпенко.
— Очень хотелось бы знать, — сказал Павленко, — остался ли этот младший сержант в живых?
Помолчав, Гаенко сказал в раздумье:
— Прочтя книжонку Капке, я строил такие же предположения. Потом отбросил их. Возможно ли, чтобы посторонний человек мог безошибочно взять из кипы документов самый важный? Невероятно, чтобы он посмел это сделать, но еще более невероятна такая безошибочность. И, наконец, последнее: я не думаю, что этот человек мог остаться в живых. В самый разгар боя я видел его в маленьком отряде Михеева. Со связками гранат солдаты встречали вражеские танки. Были такие, что бросались под гусеницы. И я отчетливо помню, что в последний раз видел этого человека на взгорке со связкой гранат на груди...
Павленко еще раз извинился за поздний звонок. Он не мог не согласиться, что секретарь рассуждает логично.
Прощаясь, Иван Сергеевич заметил в шутливом тоне:
— Надеюсь, вы вскоре убедитесь, что есть тайны, не поддающиеся разгадке?..
Осторожно положив трубку на рычаг, Павленко долго сидел у стола, чертя на листке бумаги замысловатые геометрические фигуры. Вот и снова не уснуть до самого утра. Утром холодный душ, стакан крепкого чая — и опять придет то состояние внутренней собранности и сдержанного беспокойства, какое он всегда испытывал перед завесой неразрешенной, быть может, неразрешимой загадки.
Раскрытая книга лежала перед ним, и, механически перечитывая только что подчеркнутый абзац, он повторял чужие имена, за которыми скрывались какие-то темные люди, да, люди, знавшие тайну похищенных документов... Фрау Кларенс, Данке, Моринс... В «воспоминаниях» гестаповца мелькало много и других фамилий, и все они наверняка были вымышленными, так как вряд ли Капке стал бы разоблачать своих друзей. Разоблачать?..
Павленко вскочил из-за стола и зашагал по кабинету из угла в угол.
Разоблачать военных преступников — долг каждого честного человека. Но разве пресловутый Шпейдель, или воинственный крикун Штраус, или боннский министр по делам перемещенных лиц Оберлендер, этот палач Львова и других городов Украины, не разоблачены? Разве разоблачение помешало им занять при канцлере Аденауэре высшие государственные посты? А разве для тех же Капке, Моринса, фрау Кларенс, Данке печатное подтверждение их «подвигов» в период войны не является в Западной Германии «путевкой в жизнь», опорой для продвижения по служебной лестнице в среде немецких реваншистов? Да, Капке мог сохранить настоящие имена и фамилии своих однокашников. Он мог это сделать даже в порядке услуги им...
Павленко снял телефонную трубку и приказал дежурному по управлению немедленно запросить в соответствующих архивах, где, в каких городах подвизались в период оккупации Украины гестаповцы Данке, Кларенс и Моринс...
— Нас интересуют и фамилий, сходные с этими, — сказал Алексей Петрович. — И важно узнать, какие дела творили эти голубчики...
Теперь он испытывал такое чувство, будто напал на след. Впрочем, Павленко знал, что это чувство зачастую бывает обманчивым. «Что из того, — мысленно сказал он себе, — если я отыщу ту потайную тропинку, по которой агент Моринс доставил секретные документы? Ведь это дела давно минувших дней...» И все же он был убежден, что уже не оставит этого дела, не сможет оставить — по сердцу, по характеру своему, по принципу чекиста. Искать — и найти ответ. Да, только так. Другого решения он и не мог принять.
За стеклами окон уже синел рассвет, когда Павленко выключил настольную лампу.
В семь часов вечера капитан Петров вышел на театральную площадь. Ему не давал покоя один вопрос, который минутами казался очень важным, а минутами — совсем пустяковым. Кому передала или передаст Вакуленко свой билет? И в чем тут дело? Может, сообщить полковнику и спросить у него совета? А вдруг Павленко назовет всю эту историю сплошной чепухой? Наконец, может случиться и такое, что Вакуленко просто разыгрывает подругу, готовит ей сюрприз, и сама появится в седьмом ряду партера... Хорош он будет тогда в глазах полковника! Нет, нужно идти намеченным путем самостоятельно и добиться результата.
Предъявив служебное удостоверение городского пожарного инспектора, капитан прошел в театр. До начала концерта оставалось тридцать минут, и он успел осмотреть краны-гидранты, запасные выходы, заглянул за кулисы. Не заметив ничего такого, что нарушало бы противопожарные правила, он сказал помощнику администратора, который с унылым терпением плелся сзади, что еще остается осмотреть осветительное устройство на третьем ярусе. Помощник администратора глубоко вздохнул, но Петров облегчил его настроение, сказав, что на ярус поднимется один. Он поблагодарил помощника и застучал каблуками по каменным ступеням лестницы.
В ложе, у осветительного устройства, он увидел высокую худую блондинку с черными, накрашенными бровями, неторопливо менявшую в фонарях цветные стекла. Расслышав стук дверей и шаги, она укоризненно взглянула на капитана.
Петров представился ей с добродушной улыбкой:
— Инспектор пожарной охраны.
Она насмешливо скривила губы:
— А у меня не горит...
— Ежели совсем не горит — плохо, — сказал Петров. — Света не будет. А ежели чересчур — это для других опасно... Вот я и пришел познакомиться...
Блондинка жеманно передернула плечами.
— Пришел познакомиться с аппаратурой.
Она придвинула ногой стул:
— Тогда садитесь.
Блондинка засмеялась и снова передернула плечами. Впрочем, Петров уже не обращал на нее внимания; он шарил глазами по освещенным лицам публики, заполнившей партер, быстро отыскал седьмой ряд и увидел Зину. Место рядом с нею оставалось незанятым.
Театр был наполнен ровным жужжанием, как большой улей. Опоздавшие торопливо занимали места. Женщина в белом переднике бойко продавала мороженое. Кто-то уже хлопал в ладоши, требуя начинать концерт. На сцене, по-видимому, шли последние приготовления — тяжелый плюшевый занавес вздрагивал и колебался.
Склонившись на барьер, обитый красным бархатом, капитан мысленно анализировал известные ему факты.
«Неужели все мои подозрения безосновательны? — спрашивал он себя. — Место рядом с Зиной по-прежнему пустует... Значит, Вакуленко никому не передала своего билета? Просто не пожелала идти в театр? Почему же она обещала Зине «интересного соседа»? Почему проявила такую озабоченность потерей билета и вернулась за ним в конструкторский отдел? А этот настороженный и проницательный взгляд Вакуленко? Нет, в действиях Лены крылась какая-то хитрость. Но какая именно? Зачем? Возможно, все это лишь маленький, безобидный роман?»