Черная вдова
Шрифт:
Ничего не оставалось делать, как вызвать из изолятора временного содержания арестованных карманников. Сторожук они опознали сразу.
Такой сцены капитан Жур еще не видел: преступники с пеной у рта доказывали, что обокрали потерпевшую, приводя при этом такие детали и подробности, что не поверить им было просто невозможно, а обворованный человек твердил, что никакой кражи не было.
Уж на что Рундуков был, видимо, тертый калач, но и тот опешил.
– Ты что, чокнутая?!
– вызверился он на сжавшуюся в комок, словно затравленную, женщину.
– Пятьдесят кусков
Орыся молила бога, чтобы все поскорее кончилось. Она чувствовала себя между молотом и наковальней: с одной стороны этот въедливый капитан, с другой - Скворцов-Шанявский, который ждет ее дома и весь исходит злобой и желчью.
– Гражданин начальник!
– взмолился Рундуков.
– Она что, издевается, падло?!
"Щипач" был на грани истерики. Старший оперуполномоченный спросил у Сторожук, с какой целью она отрицает факт кражи денег.
Нервы у Орыси не выдержали, и она разрыдалась. Жур отпустил потерпевшую.
Виктор Павлович терялся в догадках насчет поведения Сторожук. Чего она боится? Конечно, неспроста она отказывается от таких денег. Мысль об этой странной истории не давала покоя капитану весь вечер.
А Орыся, возвратившись домой, попала, что говорится, из огня да в полымя. Профессор, дотошно расспросив, что и как было в милиции, закатил ей страшный скандал.
– Вот видишь, до чего довела твоя тупость!
– заорал он напоследок и, хлопнув дверью, куда-то уехал.
Утром по дороге в управление Виктор Павлович отводил дочку в детский сад. Вот и сегодня после обычных напутствий жены отец с дочкой вышли из дома и влились в толпу спешивших на работу людей.
Жур любил эти утренние прогулки. Слушая неумолчный веселый лепет маленького существа, он неспешно обдумывал загадки и сюрпризы, на которые так щедра была его работа. Этим утром капитан постоянно возвращался к событиям вчерашнего дня. А вернее - к допросу Сторожук.
По своему опыту оперуполномоченный уголовного розыска понимал: за этим скрывается что-то серьезное. Но что? Обычно человек боится показать, что у него имеются деньги, если они добыты преступным путем. Честные рубли карман не жгут! Но Сторожук вроде и не опасается признать, что имеет такую большую сумму. Ее пугает другое. И пугает очень сильно. Может, она в чем-то замешана? А если да, то в чем?
Виктор Павлович вспомнил ее внешность, поведение. Приятная, красивая. В Сторожук было что-то простодушное и искреннее. Впрочем, Журу приходилось встречать совсем еще юных девушек с открытыми наивно-детскими лицами, которые, однако, уже крепко погрязли в страшном пороке - проституции.
"А может, Ореста тоже?
– мелькнуло в голове капитана.
– Приехала сюда не отдыхать, а работать на панели?"
Последние годы девицы, которых в милицейских протоколах стыдливо именовали "лицами с пониженной социальной ответственностью", стали форменным бедствием в городе. Они слетались в Южноморск из Москвы, Ленинграда и других городов, как воронье на свалку. По вечерам возле гостиниц вызывающе одетые кокотки нахально приставали к мужчинам. Особенно подвергались нашествию интуристовские заведения. Пробавлялись там так называемые "путаны",
Этот позор и бедствие давно уже не были ни для кого секретом, но замалчивание продолжалось. Работники гостиниц стонали от непотребства куртизанок, просили срочно принять меры, но что могли сделать работники правопорядка? Официально в стране проституции не существовало. А раз так, то и не было соответствующей статьи в законе, которая предусматривала бы наказание за торговлю телом. Если и задерживали этих девиц, то лишь в связи с каким-нибудь другим правонарушением - кражей у клиента, валютными махинациями, дебоширством и так далее.
Короче, как со страусом: спрятал голову в песок - и вроде нет на горизонте опасности. А то, что опасность существовала, Виктор Павлович отлично знал. Он особенно, потому что у него росла дочь. Частенько он думал, когда же наконец вещи будут названы своими именами, когда кончится страусовая политика и с такими социально и нравственно опасными явлениями будет вестись настоящая борьба? Правда, совсем недавно кто-то из москвичей уверял, что скоро будет установлена административная ответственность за проституцию. Но поможет ли десятирублевый штраф, если она за ночь имеет тысячу?
Что касается жены капитана, то она давно уже предлагала уехать из Южноморска.
– Я же в органах, - говорил ей Виктор Павлович.
– Где прикажут, там и служу.
– А что увидит тут наша дочь, когда вырастет?
– вопрошала жена.
Она, конечно, сгущала краски, но Жура самого тревожило, как скажется на дочери жизнь в городе-курорте. В последнее время он серьезно подумывал: а не подать ли рапорт начальству с просьбой перевести его в другое место.
Они подошли к детскому саду. Капитан переодел дочурку, поцеловал и сдал ее воспитательнице.
До работы было несколько минут хода.
В управлении Жур сразу отправился к начальнику уголовного розыска, даже не зайдя к себе. Кирилл Александрович Саблин сидел в своем кабинете мрачный. Одна щека у него была в два раза толще другой - флюс. Майор часто страдал зубной болью, и его сослуживцев удивляло, почему Саблин не избавится от этого мучения кардинальным способом. Но дело в том, что Кирилл Александрович, человек бесспорно смелый и отважный, не раз смотревший смерти в глаза, который мог не задумываясь вступить в схватку с преступником, вооруженным пистолетом, кастетом или финкой, при одном только упоминании о зубном враче бледнел и дрейфил, как малое дитя.
Так и продолжалось: Саблин время от времени "полнел" на одну щеку, пригоршнями глотал болеутоляющие таблетки, но идти к стоматологу упорно отказывался.
– Ну, что дала вчера очная ставка?
– еле шевеля губами, спросил майор после взаимного приветствия.
Жур доложил. И только он закончил, как раздался телефонный звонок. Начальник уголовного розыска снял трубку. Это был дежурный по горуправлению майор Вдовенко.
– Кирилл Александрович, - сообщил он, - представляешь, в море на удочку поймали сотенную купюру...