Черная вдова
Шрифт:
Сама старуха, вот как почти месяц, не показывалась из дому. Даже в магазин за неё ходил этот «чурбан», такую на уличную кличку дали ему деревенские кумушки.
В то майское утро и у меня жизнь не заладилась. Хотя было воскресение и домашних поручений у меня почти совсем не было. Вовку, дружка моего, не отпустили гулять – нажаловалась, таки, училка! Вот он и пыхтел над учебником, решая задачки. И это за две недели до конца учебного года!
Витьку, отец оставил дома по причине ремонта курятника, и пришлось мне одному тащиться на край села. Там, в берёзовой роще, сорока наладилась делать гнездо.
Проверить надо было. Людская молва упорно предписывала белобоким трещоткам,
Победило последнее. А чего бояться?! Вон, позавчера, мы с Витькой подрались, держался я, признаться, уже хорошо: классно пару раз ему по скуле врезал! А то, что пропустил удар в лоб и нехилый в печень, так на то она и драка! Тут – либо ты, либо тебе!
Если надо, так и «чурбану» врежу.
А этот, нескладно-лохматый мужичок, открыв низенькую дверь, ведущую в сени дома, грёб своими длинными, почти до колен, руками зазывая меня войти. Набрав в легкие побольше воздуха, словно собираясь прыгнуть в воду, я зашел в сени и, открыв дверь, ведущую в дом, очутился в первой комнате. Пахнуло чем-то затхлым и кисло-противным. Свет пробиваясь через грязные занавески, освещал стол заваленный посудой, какими-то объедками. Жужжали мухи, пируя в этих отбросах, стало как-то не по себе и захотелось на воздух. Из второй комнаты послышался слабый голос, «чурбан» легонько подтолкнул меня туда. Всклокоченная постель, с подушки на меня глянули глаза ведьмы. Но не было в них ни презрения к роду человеческому, ни желания навредить, это были глаза больного человека и они молили о помощи. Я подошел ближе.
– Там, там, в бутылке, дай…. – слабым голосом попросила она, указав в угол, где стояла тумбочка. Открыв скрипнувшую дверцу, я взял бутылку, где плескалась светло коричневая жидкость, в которой плавали какие-то корешки, и протянул старухе.
– Налей, мне так не выпить – она слегка поднялась на локте.
Её сожитель схватил со стола чашку, протер её краем рубахи и протянул мне.
Я налил почти половину чашки, пахнуло водкой. Старуха протянула руку и, стуча зубами о край чашки, выпила. Откинулась на подушку, и вдруг схватив меня за руку, попросила:
– Не уходи, знаешь как мне страшно!
И тут во мне что-то произошло – ведьма, которую опасается половина села, сама боится!
Да и не ведьма это вовсе, а старая и, наверное, больная женщина. И не такая уж она старая, вон как цепко меня за руку схватила.
– Не осуждай меня! Да, я пью! А ты что бы делал? Она все время приходит и приходит… – ведьма бросила мою руку и рывком села на кровати.
– Придет и смотрит…, смотрит, так своими синими глазищами и сверкает! Ни днем, ни ночью от неё покоя нет! Ходит и ходит! Смерти моей хочет! А вот и фиг ей! – старуха, так я продолжал называть её, сложила кукиш и ткнула им в пустоту угла.
– А ты не бойся, тебя она не тронет, ты-то ей ничего не сделал. Побудь со мной, я тебе денег дам, ты только немного посиди подле меня, я чуток, совсем маненько посплю…. Вот как выпью, так и лучше сдется, а так житья от них нет! Ни поспать, ни забыться…. Вон и огород забросила, поесть: чего изготовить – не могу! Боренька, ходит голодный, а ему нельзя – больной он…. Ты послушай, меня, послушай, может и легче мне станет! Это вроде как на исповеди – тебя священник выслушат.… А ты в церкву ходишь?
Я отрицательно помотал головой.
– А-а-а, комсомолец значит? Это хорошо, это правильно – зачастила старуха. – А я вот в бога верю! Хоть и нельзя мне…
В её разговоре было что-то странное. Не говорят так наши сельские женщины. Проще и короче говорят, по-деревенски. У ведьмы и слова были какие-то правильные, короткие и отрывистые, словно она подавала команды.
– Ты не смотри, что я такая лохматая, да не прибранная! Я, раньше знаешь, как за собой следила! Даже сам Якубов, начальник отдела, меня хвалил! Ты, говорит, ты Анна, фигуристая женщина, всё при тебе! А ты думаешь, нас, сотрудников ликвидационного отдела НКВД, любили? Да ни в жизьть!
Он поправила подушку и села на кровать, свесив босые и слегка синюшные ноги.
– Вишь, даже отекать мои ноженьки от этой проклятущей пьянки стали! А какие были! Начальник нашего отдела, майор Никишкин, так мне и говорил, а…, – ты ещё маленький, не поймешь… – частила она и тянулась к бутылке.
Я подал бутылку ей. Она сделала глоток прямо из горлышка, вытерла губы рукавом застиранного халата и резким движением поставила бутылку на пол, рядом с кроватью.
– Вот с этого, Никишкина, майора и началось всё! Ты знаешь, – она снова схватил меня за руку, – Замуж – то я вышла по любви! Да, по любви…, муж мой Коленька, военным был, я в то время девчонка сопливая, разве разбиралась в этих военных? Шинель, погоны как у всех, а он статный был, да красивый! Сапоги как начистит, да как пройдется по улице, все девки вслед обертаются! А служил он знаешь, где? – она заговорщицки придвинулась ко мне, – В ведомстве Берии!!!
Имя комиссара внутренних дел, помнили хорошо, да и произносили ещё с оглядкой!
– Вот после свадьбы и устроил он меня в областное НКВДе, сначала в машбюро, ну, это разные бумажки выписывать, хотя секретность там была – будь здоров….
Полупьяная старуха слегка раскраснелась, поерзала на кровати, устраиваясь удобней, и видимо, решив, что я, подходящий собеседник, продолжила листать странички своей прошлой жизни.
– Вот там то и заметил меня Никишкин, да он тогда ещё в капитанах хаживал, не то, что мой Коленька – майором был! Ой, и влюбился он в меня! Втюрился по самые уши! – ведьма даже зажмурилась от удовольствия, но тут же распахнула свои глаза и в них блеснула злоба.
– Сволочь, он! Первая сволочь и паскудь, этот Никишкин! – она придвинулась ко мне и свистящим шепотом произнесла: – Это он на моего Коленьку донос настрочил! – откинулась к стенке и спокойным и даже громким голосом продолжила:
– И бумаги какие-то с его стола украл, украл и спрятал! Вот муженька моего, Николая, и взяли… Ночью, пришли и взяли…. – на глазах у неё блеснули слёзы.
– Н – не, опосля выпустили, а как не выпустить? Никишкин, гадина, пришел ко мне и прямо говорит: «Ты Анька, либо в постель со мной, либо твой муженёк в тюрьме сгниёт!» и бумаги показывает, те, что пропали…. Вот тогда я и согрешила…, а второй раз совсем загубила свою душу, это когда согласилась перейти в ликвидационный отдел…. – она замолчала и пристально посмотрела на меня. Стало немного неуютно под её взглядом.