Черника в масле
Шрифт:
Коби сидела, обхватив себя руками. Тело и голова отчаянно зудели под высохшей коркой болотной грязи, пропитавшей одежду и волосы. Колени грела глубокая тарелка, стоящая на них поверх пледа, в который кто-то закутал её ещё на берегу, когда раненых переложили на носилки. Пар от еды поднимался вверх, щекотал ноздри запахом чего-то простого, но немыслимо вкусного. В глазах щипало, позади них и в районе переносицы собиралась какая-то тяжесть. Коби разомкнула руки, выпростала их из-под пледа, взяла с края тарелки исцарапанную и потемневшую от времени ложку из нержавеющей стали, зачерпнула мягкой картошки с зелёными вкраплениями укропа и лука, кубиками тушёного мяса. Левой рукой отщипнула кусочек хлеба от неровного ломтя. Поднесла еду к губам, положила в рот. Тот отозвался взрывом слюны, тепла и облегчения. Сгусток позади переносицы лопнул, из него вырвались, побежали в глаза и нос щекочущие струйки. Взгляд замутился, расплылись деревья вокруг, невысокая стена камыша поодаль, тёмно-рыжая хвоя
Снова чувствовала себя живой. Больной, измученной, надломленной. Но живой.
Андрей с Новиковым выбрали место, где их никто не мог услышать. Девушка, закутанная в одеяло и перемазанная с ног до головы засохшей грязью, не в счёт. Она настолько увлечена едой и слезами, что не обратила бы внимания на них, встань они прямо за её спиной. Сергей только глянул на неё коротко, покачал головой:
– Бедная девчонка! Видел бы ты, какие у неё были глаза, когда я выуживал её из болота. Как у щенка, который свалился за борт.
Смирнов согласно кивнул:
– Да уж, не позавидуешь. Только у нас с тобой теперь своей головной боли по самое не балуйся. Благодаря ей, всем остальным и нашей с тобой отзывчивости.
– М-да… Видать, у тебя было время поразмыслить по дороге к лагерю. Верно?
– Не без этого. Это наша с тобой прямая обязанность – думать о том, что будет потом, пока остальные заняты текущими делами.
– И я чую, что ничего хорошего ты в нашем будущем не увидел.
– Ну почему же? Совершенно точно, что мы с тобой не доживём до старости, с нашим-то везением. И это хорошо. Плохо то, что мы накрячили себе на шею почти сотню человек и теперь совершенно непонятно, что с ними делать дальше.
– Что ж непонятного? Сейчас мы их кормим, потом моем. Вон Рустам с пацанами уже палатку поставили, сейчас накидают туда разводку из пластиковых труб – будет большая душевая.
– Серёжа, вот это как раз из разряда – сейчас. Дальше что? Мы их куда потом пристроим?
– Знаешь что, шеф? У меня тоже было время подумать, только думали мы с тобой, похоже, о разном. Почему-то меня не покидает чувство, что ты теперь не очень рад тому, что развернул машины за самолётом. Может, давай вернём всё на место? Типа: «Мы вас покормили, напоили, а теперь шли бы вы обратно в своё болото, гости заграничные!». Так, что ли? И эту тоже обратно в болото сунем? Чё далеко-то ходить, давай, я её прям щас – за руки, за ноги, да и метну через камыш! Она лёгкая, я проверял. Ну и что, что там озеро, а не болото, главное, чтоб мы с тобой не видели, как она там будет бултыхаться и пузыри пускать. А?
– Серёга, не кипятись!
– Чего не кипятись? Андрей, ёлки-палки, ты о чём? Да мы с тобой корову полезли бы вытаскивать, лося там какого-нибудь. А тут – люди! Живые люди! Они ж не виноваты, что свалились к нам на голову. И мне сейчас откровенно по хрену, какие трудности это нам сулит в дальнейшем. Мы по-другому не поступаем, не умеем! Будь иначе, мы бы с тобой не нефть из трубы тырили, а людьми торговали. Как Волк. Нами бы бабы детей непослушных пугали, а мужики ссались бы при нашем виде, в ноги кланялись. Вот Гоша точно ни фига бы голову ломать не стал. Он бы всю эту несчастную братию из трясины выловил и сейчас бы не кормил, а уже по ямам и клеткам рассаживал. И уж он не стал бы разводить сомнения, а потёр бы руки, да и толканул их всех оптом и в розницу ещё до конца следующей недели – кого дагам, кого чеченцам, кого за Урал, а кого здесь ишачить. А девок помоложе, типа этой, ещё и придержал бы, чтоб цену набить. Только Гоша Волк и мы – это две большие разницы! Мы, конечно, тоже не ангелы и нас с тобой многие не то что в тюрьму закрыть очень хотели бы, а просто грохнуть и тушки в лесу оставить. Но мы всё-таки люди. Насколько плохие или хорошие – другой вопрос. Но люди! И поступать привыкли по-человечески. Отчего, наверное, от нас за последние годы ни один человек и не сбежал. Наоборот, семьи и детей за собой тащат. И стоило только сказать им – люди в беде, нужна помощь – и смотри! Все, все бабы до единой достали всю свою посуду, навертели жратвы, полотенца приготовили, и, будь уверен, сейчас в уме прикидывают, кто чем поделиться сможет. Какой одеждой, бельём, трусами, причиндалами женскими. Никто не засомневался, не задумался: «Кто все эти люди? Нафига они мне сдались? Что я с ними дальше буду делать?». Никто, кроме тебя, похоже.
– Сергей, уймись! Уймись, хватит уже! Я тебе, что? Предложил завести их в лес и там кинуть, как кота какого-нибудь? Ты чего взбеленился с места в карьер?
– Ничего. – Новиков прервал гневные излияния, но продолжал пыхтеть сердито, раздувал ноздри. – Это я так… для профилактики.
– Ага. Понял тебя, профилакторий ты наш. А теперь послушай
Сергей посопел ещё, похмурил брови, буркнул нехотя:
– Понял. – И потом добавил. – Согласен.
– Ну и ладненько. Давай тогда соображать, что нам нужно сделать в первую очередь. Людей покормят, помоют и переоденут без нас – это хорошо. На ночь мы их рассуём тоже без проблем. Им нужны всякие щётки зубные, средства по уходу, женские причиндалы, как ты выразился – у нас этого ничего нет. На раз найдётся, чем поделиться, а дальше начнутся проблемы. Поэтому начнём мы с тобой, Серёжа, как все нормальные, занудные руководители – со списка. В который ты прямо сейчас станешь вносить всё то, чего нам не хватает. В изобилии у нас только горючка, благородство и наше сказочное везение. Пошли, найдём Татарина, потрындим с ним про техническую сторону нашей задачи.
– Шеф, – остановил его Новиков. – Я б не с этого начал. Раненые.
– Чёрт, верно. Идём к Марине. Пусть тогда кто-нибудь притащит Рустама туда же. Вместе всё и обсудим.
Клаус стремительно, прямо-таки невероятными темпами вспоминал русский язык. Если поначалу он мучительно пытался отыскать в памяти, что значат слова, которые ему повторяли снова и снова, а потом складывал их вместе и соображал, какой смысл даёт это сочетание, то к окончанию поездки он не только узнавал сказанное с первого раза, но и начал уже что-то мямлить в ответ. И что характерно, его мычание понимали! Так что как-то само получилось, что он оказался в роли общего представителя, переговорщика между пассажирами и их спасителями. К нему каждые пять минут кто-то подходил, о чём-то говорил, спрашивал, объяснял, показывал. Из-за этого же ему так и не удалось толком поесть. Не успела в руках пастора очутиться миска макарон с тушёным мясом в густой ароматной подливке, как кто-то затеребил его за рукав. Он оглянулся – прямо на него смотрела девушка лет шестнадцати, кареглазая, с густыми бровями и тёмными волосами, заплетёнными в две тугие косы.
– Э-э-э, – начала она, не зная, видимо, как правильно к нему обратиться.
Пастор Майер не смог сразу прийти к ней на выручку без риска подавиться. Ему пришлось совершить несколько особо интенсивных жевательных движений и мучительно больших глотков, прежде чем рот освободился настолько, что он смог выдавить:
– Клаус. Просто Клаус.
– Ага. – Девушка кивнула. – Клаус, там вас Марина зовёт. Ей надо с ранеными помочь, а то они ничего не понимают.
– Аська, ну что ж ты человеку поесть не даёшь, – с укоризной в голосе вмешалась женщина, раскладывающая рядом с ними еду по тарелкам. – Он же тока-тока ложку в руки взял!
– А я что? – девушка немедля приняла оборонительную стойку. – Меня Марина послала, вот я и зову!
Клаус допроглотил остатки еды, примирительно закивал головой:
– Страшно… нет. Ничего. Пойдём, девочка. Покажешь… дорога.
– Дорогу, – как бы про себя поправила его девушка и зашагала вперёд по деревянному тротуару.
– Иди, – напутствовала Клауса в спину женщина с половником. – Я тебе тут еды отложу, не бойся, голодным не останешься!
Раненых разместили в одном из двух больших домов. Майер почему-то сразу вспомнил санчасть базы группировки ISAF в Мазари-Шарифе. Всё просто, аскетично, по-деловому. Пострадавшие кто сидит, кто лежит на лавках и кушетках вдоль стен. Вокруг них суетятся две женщины в белых халатах. Из-за двери доносятся стоны. Приведшая Клауса девушка приоткрыла дверь, сунула туда голову: