Чернильная кровь
Шрифт:
— Ведьма! — выпалил он, с ужасом глядя на то, что держал в руке Огненный Лис.
Мегги сразу узнала серебряную рамку. Это была ее фотография из библиотеки Элинор.
Ропот прошел по толпе вооруженных мужчин. Но Огненный Лис грубо схватил ее за подбородок и повернул лицом к себе.
— Так я и знал. Ты — та девчонка из конюшни, — сказал он. — Признаюсь, тогда я не догадался, что ты ведьма.
Мегги попыталась отвернуться, но Огненный Лис не выпускал ее.
— Молодец! — обратился он к девочке, потерянно стоявшей среди солдат, босоногой, в простом халатике, какой носили все, кто работал в богадельне.
Карла. Так ее, кажется, звали?
— Он сказал, что мне дадут работу, — чуть слышно пролепетала она. — Работу на дворцовой кухне. Среброносый так сказал.
Огненный Лис презрительно пожал плечами.
— Это не ко мне, — небрежно бросил он и повернулся к Хитромыслу: — На этот раз мне придется прихватить и тебя, извлекатель камней. Уж очень часто ты принимаешь у себя не тех гостей. Я говорил Змееглаву, что пора бы устроить здесь пожар, хороший пожар, я еще не разучился это делать, но он и слышать об этом не пожелал. Кто-то нашептал ему, что из огня придет его смерть. С тех пор нам разрешают зажигать только свечи.
В голосе Огненного Лиса сквозило презрение к мягкотелости своего повелителя.
Хитромысл поднял глаза на Мегги. «Сожалею, — говорил его взгляд. А еще в нем читался вопрос: — Где Сажерук?»
И правда, где он?
— Позволь мне пойти с ней. — Роксана встала рядом с Мегги и хотела обнять ее за плечи, но Огненный Лис грубо оттолкнул ее.
— Только девчонку с ведьмовского портрета! — рявкнул он. — И цирюльника.
Роксана, Белла и еще несколько женщин проводили их до ворот, выходивших на море. Пена прибоя поблескивала в лунном свете, берег был пуст, но по песку вились полоски следов, на которые, к счастью, никто не обратил внимания. Солдаты привели с собой лошадей для пленников. Конь Мегги прижал уши, когда один из солдат подсадил девочку на его худую спину. И только уже уносясь рысью по направлению к горам, Мегги решилась незаметно оглянуться. Сажерука и Фарида нигде не было видно. Только следы на песке.
57
ОГОНЬ И ВОДА
Разве знание, выраженное в словах, — не тень бессловесного знания?
Когда Сажерук жестом подозвал к себе Фарида, в богадельне все уже стихло. Ни слез, ни проклятий незваным гостям из Дворца Ночи. Женщины вернулись к больным и умирающим. Только Роксана по-прежнему стояла на берегу и смотрела в ту сторону, куда ушли солдаты.
Сажерук усталой походкой подошел к ней.
— Я побегу за ними! — бормотал рядом с ним Фарид, сжимая смуглые кулаки. — В конце концов, эта чертова крепость совсем близко.
— Что ты болтаешь, разрази тебя гром? — прикрикнул на него Сажерук. — Думаешь, тебя так и впустят в ворота? Это Дворец Ночи. Там зубцы крепостных стен украшают отрубленными головами.
Фарид втянул голову в плечи и посмотрел на серебряные башни, впивавшиеся в небо, словно стремясь наколоть звезды на свои верхушки.
— Но… Мегги… — проговорил он.
— Ясное дело, мы пойдем за ней, — с раздражением
С каким облегчением юноша на него посмотрел — будто радовался, что скоро сможет забраться в гнездо Змея. Сажерук только головой покачал на такое неразумие.
— Научишь? Чему? — спросил Фарид.
— Тому, что я тебе и так хотел показать.
Сажерук двинулся к воде. Если бы эта проклятая нога наконец зажила…
Роксана следовала за ним.
— Что ты задумал? — Она протиснулась между Сажеруком и Фаридом. Ее красивое лицо исказилось от страха и гнева. — Ты не пойдешь в крепость! Все пропало. Ничего хорошего ваше чудесное письмо не принесло. Ничегошеньки!
— Увидим! — только и сказал Сажерук. — Все зависит от того, успела ли Мегги что-то прочесть, и сколько.
Он попытался мягко отодвинуть ее, но Роксана сбросила его руки.
— Давай сообщим Принцу! — В ее голосе звучало настоящее отчаяние. — Ты что, забыл, сколько там, в крепости, поджигателей? Тебя убьют раньше, чем взойдет солнце! А Баста? А Огненный Лис и Свистун? Да там чуть ли не каждый знает тебя в лицо!
— С чего ты взяла, что я собираюсь показывать им лицо? — возразил Сажерук.
Роксана отстранилась от него и бросила на Фарида такой враждебный взгляд, что юноша отвернулся.
— Это наша тайна, ты показывал это только мне! И ты сам говорил, что, кроме тебя, никто этого сделать не сумеет.
— Фарид сумеет!
Он пошел по скрипучему песку к волнам и не останавливался, пока прибой не лизнул ему сапоги.
— О чем это она говорит? — спросил Фарид. — Что ты мне покажешь? Что-нибудь очень трудное?
Сажерук оглянулся. Роксана медленно брела обратно к богадельне и, не оборачиваясь, скрылась за деревянными воротами.
— Что это такое? — Фарид нетерпеливо потянул Сажерука за рукав. — Ну скажи!
Сажерук повернулся к нему.
— Вода и огонь, — сказал он, — не очень-то дружат. Они, можно сказать, не подходят друг другу. Но если уж между ними вспыхивает любовь, то это настоящая бурная страсть.
И он зашептал слова, которых давно уже не произносил. Но огонь понял. Язычок пламени пробился из влажной гальки, выброшенной морем на песок. Сажерук нагнулся и поймал его в раскрытую ладонь, как птенца, нашептал ему, чего от него хочет, пообещал ночную игру, какой пламя никогда еще не видело, и, когда язычок, потрескивая, ответил и вспыхнул так ярко, что обжег ему кожу, Сажерук бросил его в пенящийся прилив, вытянув пальцы, словно все еще держал пламя на невидимых нитях. Вода попыталась заглотить огонь, как рыба — муху, но пламя разгоралось все сильнее, а Сажерук на берегу раскинул руки в стороны.
Шипя и потрескивая, огонь повторил его жест, разбежался направо и налево, пока морская пена, окаймленная язычками пламени, не подкатилась к берегу, выплеснув Сажеруку под ноги огненную ленту, как залог любви. Он обеими руками зачерпнул пылающую пену. Когда он выпрямился, между пальцами у него порхала фея. Она была такая же синекожая, как ее лесные сестры, только вся отливала огненным блеском, и глаза у нее были красные, как породившее ее пламя. Сажерук замкнул фею в ладонях, точно редкую бабочку, и подождал, пока кожу защипало и вверх по рукам побежал жар, словно в жилах вместо крови потек вдруг огонь. Лишь когда жжение дошло до подмышек, он выпустил крошечное создание, отчаянно ругавшееся и ворчавшее, как всегда, когда он приманивал их игрой моря с огнем.