Чернильно-Черное Сердце
Шрифт:
Прежде чем Робин успела ответить, в кухню ворвался очень большой светловолосый мальчик, одетый в джинсы и футболку. У него были черты огромного блондина: оба лица напоминали стилизованные маски греческих комедиантов, и Робин догадался, что это Брэм де Йонг. Во всю громкость он снова запел:
Het witte ras verliest,
Kom op voor onze mensen…
— Эй, — обратился Престон к Брэму. — Мы уже говорили тебе об этом. Перестань петь это!
Несколько человек из группы вокруг Мариам оглянулись, заинтересованные.
Брэм громко
— Что это значит? — спросила Робин.
— Продолжай, — сказал Престон мальчику. — Скажи ей.
Брэм широко и нагло ухмыльнулся Робин.
— Это по-голландски, — сказал он своим высоким детским голосом.
— Да, но что это значит по-английски? — сказал Престон.
— Это значит “Белая раса проигрывает. Встаньте на защиту нашего народа…”
— Нет, — сказала Мариам громко. Достаточно. Это не шутка, Брэм. Это не смешно. Так, все, — добавила она, — за работу.
Все стали ставить пустые кружки и стаканы на стол, за которым сидел Нильс. Робин услышал, как Мариам, проходя мимо него, сказала Нильсу,
— Он пперестанет, если ты ему скажешь.
Но Нильс, который сейчас играл с Брэмом, либо не слышал Мариам, либо предпочел проигнорировать ее.
Ожидая возможности поставить бокал вина, к которому она едва притронулась, Робин снова посмотрела на витраж, пытаясь разглядеть Эди или Джоша. У нее возникло подозрение, что это те двое, которые собирают фрукты: у обоих были длинные каштановые волосы, а женщина бросала яблоки мужчине. Затем она с удивлением заметила стеклянные буквы рубинового цвета, расположенные в верхней части картины, как библейский стих.
Состояние Аномии невозможно
везде, где солидарные друг с другом органы
находятся в достаточном контакте,
и в достаточно длительном контакте.
Глава 40
Но я, которому в следующем году исполнится семнадцать лет,
Иногда ночью, в постели, мне холодно слушать
Эту одинокую страсть дождя
Которая заставляет думать о смерти,
И о живом месте, чтобы приклонить голову.
Как будто ты снова стал ребенком,
плачущим о чем-то одном, знакомом и близком.
Пустое сердце, чтобы заглушить голод и страх.
Которые бьются и бьются о стекло.
Шарлотта Мью
Праздник
Урок рисования закончился тем, что Мариам вынесла короткий вердикт по каждому рисунку. Престон Пирс, снова натянувший серый халат, сидел, покуривая самокрутку, и ухмылялся, глядя, как каждый рисунок его обнаженной фигуры выставляется на всеобщее обозрение. Особенно его заинтересовал рисунок Робин, который Мариам похвалила. Когда все рисунки были оценены, Мариам пожелала ученикам хорошей недели, сказала, что с нетерпением ждет их на следующем уроке, и сообщила, что на следующей неделе урока не будет, потому что в этот день будут всеобщие выборы, и Мариам будет одной из тех, кто
Было десять часов, и окна студии превратились в черные продолговатые прямоугольники, за которыми не было видно ничего, кроме сада. Все встали, натягивая пальто и куртки. Первой ушла синеволосая девушка с пирсингом, также торопясь покинуть класс, как и торопилась прийти. Робин была уверена, что она больше не вернется.
Миниатюрная девушка с длинными волосами разговаривала с парой в холле, когда Робин вышла из студии. Робин сделала вид, что ищет что-то в своей сумке, чтобы задержаться и послушать.
— ...быстро засыпает, — говорила девушка, — и я даю ей ее одеяльце из стирки.
— О, спасибо, Зо, — сказала старшая женщина, которая была подстрижена и уже направлялась к лестнице, рука об руку со своим партнером в тюрбане. — Тогда до понедельника.
Пара поднялась по винтовой лестнице с изогнутыми перилами. Миниатюрная девушка в черной одежде плотно натянула на себя тонкую куртку, затем прошла под пологом листьев Monstera deliciosa и покинула здание.
Робин только начала идти за ней, намереваясь втянуть девушку в разговор, когда ливерпудлианский голос окликнул ее.
— Привет, Джессика.
Робин повернулась. Престон Пирс вышел из комнаты студии в погоне за ней. Он все еще был в своем потрепанном халате.
— Ты собираешься сразу домой?
На долю секунды Робин замешкалась. Престон Пирс был настоящим подозреваемым для Аноми, но что-то в этой миниатюрной девушке в черном притягивало ее, и она подумала, что постоянная проверка iPad во время разговора с Пирсом может выглядеть очень странно.
— Да, — сказала Робин, напустив на лицо разочарованное выражение. — Завтра мне нужно встать в пять. Еду в Манчестер.
— Соболезноую, — сказал он, ухмыляясь. — Мне понравился твой рисунок.
— Спасибо, — сказала Робин, улыбаясь и стараясь не думать о его пенисе.
— Ладно, увидимся на следующей неделе, — сказал он.
— Да, — ответила Робин с радостью. — Не могу дождаться.
Он выглядел веселым, явно восприняв ее энтузиазм как поощрение, как она и хотела, и с полусалютом повернулся и зашагал на своих босых ногах обратно в сторону кухни.
Робин закинула сумку на плечо и вышла из здания, оглядываясь в темноте в поисках своей жертвы. Она заметила девушку вдалеке, проходящую под фонарем быстрым шагом, со скрещенными на груди руками.
Робин поспешила за ней, обдумывая варианты. Придя к решению, она достала со дна сумки кошелек, перешла на бег и, слегка усилив свой естественный йоркширский акцент, крикнула:
— Простите?
Девушка резко обернулась и подождала, пока Робин подбежит к ней.
— Это твоя сумочка?
Робин показалось, что на лице девушки промелькнула мысль о том, чтобы забрать ее, поэтому она быстро сказала,
— Как тебя зовут? — и открыла кошелек, чтобы посмотреть на кредитную карту.