Чернобыль
Шрифт:
Там мы проводили дозиметрический контроль - проверяли фон в автобусах, машинах, на одежде людей.
Работал я там с семи утра пятого мая до десяти часов утра шестого мая. Полные сутки с довеском.
Было прохладно, и я на куртку накинул медицинский халат. Но это не только для того, чтобы видели, что я медик, а чтобы не наехали. Потому что белый халат на дороге хорошо видно - затормозят или объедут.
Сначала движения особого не было. Летали над нами большие военные вертолеты, в камуфляже, они очень быстро летают. Летали над головами низко, уши закладывало. Движение на дороге как-то пульсировало. Большая волна пошла с десяти часов утра до часу дня. Шли киевские автобусы, в основном "Икарусы", в колонне по семнадцать - двадцать машин, были автобусы обуховские, новоукраинские - знакомые все места, потому я запомнил.
В автобусах сидели люди. В основном из села Залесье. Это в двенадцати километрах от Чернобыля, колхоз "Перемога". Тогда еще не все выехали, потому что часть людей осталась в селе - грузить скот…"
Помню, как в те дни сплошной вереницей навстречу тем, кто ехал в район аварии, шли грузовики, груженные коровами. Животные безучастно стояли в кузовах, уныло глядя на цветущие деревья, побеленные к празднику хаты и заборы, на ярко-зеленую траву и весенний разлив речушек. Возникли очень сложные проблемы с дезактивацией крупного рогатого скота, так как шерсть "набрала" достаточно радиоактивной пыли. Те же коровы, что успели попастись на лугах и полакомиться свежей травкой, еще и внутрь приняли радиоактивный йод и цезий. Таких животных убивали на мясокомбинатах, а их мясо собирали в специально выделенные для этого хранилища-холодильники, где оно должно было постепенно освободиться от радиоактивности, определяемой йодом-131 - изотопом, с коротким периодом полураспада.
М. Драч:
"В наших бригадах были еще девчата-лаборантки, они сразу брали у людей кровь на лейкоциты. Много было вещей в автобусах, и мы измеряли дозиметрами эти вещи.
Сначала образовались пробки, потом мы приспособились так, чтобы в три ряда пропускать автобусы, чтоб не было столпотворения. Один измеряет сам автобус, а двое - людей. Люди выходили из автобуса, вставали в очередь и по одному подходили ко мне. До какого-то уровня мы еще пропускали. Тех, у кого уровень был выше, - посылали на помывку, чтобы вещи от пыли отряхнуть. Был случай, когда у одного деда сапоги "считали" очень много. "Та я мыв чеботы, хлопци", - говорит он. "Идить, диду, и ще потрусыты трэба" Пошел, помыл сапоги - и у него уже был меньший уровень. Его посылали три или четыре раза мыть.
Почти не было людей в возрасте от двадцати до пятидесяти лет. Почему? Нам говорили, что они или удрали - бывало, что и детей, и родителей своих оставляли, - или остались там работать. Поэтому шли в основном старые, сгорбленные деды и бабы и маленькие дети. Еще детям щитовидную железу измеряли. Мы имели указание, что если щитовидка в два раза больше фона "считает", то этого ребенка надо госпитализировать. Я таких не видел.
Пройдя контроль, люди снова садились в автобус. Считалось, что он вымыт. Их действительно мыли. Правда, я встречал автобусы с высоким уровнем. Ребята наши выловили "КамАЗ" - страшно, что он имел на себе. Он из Припяти был. Тот "КамАЗ" отогнали сразу в поле, метров за шестьсот, и бросили.
И вот так весь день шли колонны. Под вечер начали везти имущество людей. Отдельно везли громоздкие вещи. На тракторах "Ковровец" с прицепами. Мы поймали десяток очень "грязных" - с запыленными вещами - прицепов. Их отправили на мойку.
Ночью мы поставили на столе фонарь и в халатах сидели. Шли отдельные автобусы с людьми, догоняли свои колонны. Запомнил: идет трактор "Беларусь", а в кабине рядом с трактористом дед старый, отец его, наверно. Дед везет курицу и собаку. И говорит еще: "Собаку мою помиряйтэ". Я говорю: "Диду, вытряхнуть собаку добре, колы прыйдете".
Был еще один милиционер, парень молодой, на "газике". Говорит: "Кумэ, помиряй мэни радиацию". Я говорю: "Кумэ, ты вылазь". А он: "Кумэ, нэ можу вылизты. Я так наиздывся, так ту радиацию навывозывся, що не можу выйти з кабины. Давай я тоби ноги выставлю…" Свесил он мне ноги, я померил - много!
– и говорю: "Кумэ, трэба чеботы трусыты ".
Потом, когда закончилась эвакуация, мы проводили медосмотры, сопоставляли данные анализов крови с другими данными. Брали на обследование
– в больницу - тех, кто плохо себя чувствовал. Я перевозил этих людей.
Шестого мая привезли нам защитную одежду: черные комбинезоны, тапочки, сапоги, респираторы. Сказали, что корреспонденты едут.
А восьмого мая пас отправили в Киев. Пришла смена нам - приехали ребята со стоматологического факультета.
Ну, я десятого мая пошел на занятия, как обычно, и вернулся на работу в Октябрьскую больницу. В мае было много своих больных, инфарктных,
– видимо, стресс сказался, мы в блоке много работали.
Числа одиннадцатого-двенадцатого мая я заметил, что очень много сплю - и не высыпаюсь. Я обычно сплю пять-шесть часов - и высыпаюсь полностью. А тут сплю по восемь-двенадцать, по четырнадцать - и не высыпаюсь. И какой-то разваренный, ленивый стал. Сделали анализ крови мне и положили на восьмой этаж в нашем же отделении".
В палате на восьмом этаже кардиологического корпуса лежали на обследовании студенты Киевского медицинского института, работавшие на ликвидации последствий аварии: Максим Драч, Дима Пятак, Костя Лисовой, Костя Дахно и Володя Бульда. С профессором Леонидом Петровичем Киндзельским мы приезжали в отделение - профессор консультировал студентов, смотрел их истории болезни, изучал результаты анализов крови. Впоследствии Максиму Драчу довелось познакомиться с доктором Гейлом, посетившим в начале июня Киев.
Сейчас Максим Драч и его друзья здоровы, им ничто не угрожает. Впереди - выпускные экзамены. Но свой первый, самый важный экзамен на гражданскую зрелость они уже с честью сдали, и я горжусь своим героем. Они
– "не потеряли свое лицо.
В рассказе "Маленькая футбольная команда" я предсказывал маленькому Максиму Драчу такое будущее: "Думаю, из него вырастет странствующий философ, Сковорода XX века"
Я ошибся.
Из Максима, не сомневаюсь, выйдет прекрасный врач, отзывчивый и чуткий, который, как и Сковорода, будет нести добро людям, но добро, подкрепленное новейшими техническими достижениями медицины XX века. И будет Максим умудрен уже в самом начале своей медицинской деятельности уникальным опытом, приобретенным в дни большой народной беды, когда увидел он, как все непросто и противоречиво, как высокое и низкое соседствует в потоке тревожных событий.
…После консилиума мы вышли с Максимом на просторную террасу-балкон кардиологического корпуса, стоящего на горе. Отсюда открывался эпический вид на Киев - вечный город, застывший на приднепровских весенних холмах.
Стояли, смотрели, думали.
Что же происходило в те дни в Киеве?
Вид на Киев
Жаркий май 1986 года наложил свои новые приметы на Киев: и без того чистый город был в те дни вымыт, вылизан до непостижимой степени. Непрерывно, целыми днями ходили по городу машины-поливалки, шевеля водяными усами, смывая с горячего асфальта пыль, хранящую в себе радионуклиды. Всюду при входе в дома, учреждения, магазины и даже церкви лежали мокрые тряпки, и бесконечное вытирание обуви стало непременным признаком хорошего тона. По-прежнему многолюдными оставались улицы города, но если присмотреться внимательнее - можно было заметить, что в Киеве резко уменьшилось число детей: в первые дни мая город бросился вывозить своих детей всеми способами