Черное и белое
Шрифт:
— Иди.
Я делаю шаг ей навстречу, а она шагает ко мне.
— Всё хорошо, да? — тихонечко и успокаивающе практически мурлычу я и прижимаю её к себе. — Всё хорошо.
Она утыкается мне в плечо.
— Пойдём, — шепчу я. — Пойдём на кухню. Я тебя чайком напою.
— Я еду приготовила, — тоже шепчет она.
Мы заходим на кухню
— Ф-у-у-у… — выдыхает Наташка. — У меня голова разболелась и я выпила «Цитрамон»… А она всё не проходила и не проходила… Я пошла прилечь и… сколько времени?!! Ого!!!
Она смотрит на часы и глаза буквально
— Я что, четыре часа проспала? — она касается ладонью лба. — Кошмар… Мокрая вся… Знаешь, я будто в черноту провалилась, в яму какую-то…
— Ничего не снилось?
— Нет…
— А голова-то прошла?
Она прислушивается к своим ощущениям, встряхивает головой, пуская переливающуюся каштановую волну волос.
— Ага… Прошла вроде.
— А нож зачем?
— Нож? — она хмурится, соображая. — Не знаю… Наверное случайно прихватила с кухни… Я же готовила вроде… Ну да, я достала мясо… Вот я идиотка! Оно у меня четыре часа в раковине пролежало.
Она подбегает к мойке и вытаскивает кусок говядины.
— Не страшно, — успокаиваю её я. — Ничего с ним за четыре часа не сделается.
— Идиотка, точно! Чекане… Представляешь, я же ничего на ужин не приготовила…
Она поворачивается ко мне и чуть не плачет.
— Да ладно, ты чего, мы же сегодня к Гале с Юрием Михайловичем идём. Ты забыла?
— Забыла, — кивает она и задумывается, а потом садится на табурет. — Ерунда какая-то. А когда идём?
— Да вот, через полчасика надо бы уже выдвигаться… Мы вчера это обсуждали.
— Ладно, я тогда в душ заскочу, голову мыть не буду, не успею уже. Хорошо? Убери в холодильник мясо, пожалуйста.
Действительно, ерунда какая-то. Она выскакивает из кухни, но тут же возвращается обратно.
— Стоп! А что там с отцом? У тебя есть новости?
— Есть, — киваю я. — Дело лёгкое, ему ничего не угрожает, но может затянуться. Я хочу сегодня Чурбанова попросить, чтобы помог. Тогда всё решится практически сразу.
— То есть пока ничего не удалось сделать?
— Он пока остаётся в камере, но его скоро отпустят. Это не так, что раз, пальцами щёлкнул и всё готово.
— Понятно, — кивает она и снова исчезает.
Я иду следом за ней.
— Михалыч к нему ходил, всё там обустроил, проверил, перепроверил, еду принёс, не переживай. У него там всё есть, даже телик. Выпивки только нет. Но немного детокса никому не помешает.
Заходим в ванную.
— Ты что, подсматривать будешь? — спрашивает Наташка, начиная раздеваться.
— Не подсматривать, а смотреть.
— Нет, Егор, ну ты что, это неправильно. Я же мыться собираюсь, а не просто так тут плескаться ради удовольствия. Твоего. Иди, пожалуйста… Иди-иди…
— Чем сегодня занималась? — спрашиваю я Наташку, когда мы едем к Чурбановым.
Мы сидим на заднем сиденьи «Волги» и тихонько переговариваемся. Парни говорят о своём, нас не слушают. Обсуждают хоккей.
— Ну… четыре часа ушли практически впустую, на мертвецки глубокий сон. Совершенно необъяснимый.
— Наверное, ты из-за Гены перенервничала, — предполагаю я и беру её за руку.
— Ну, не знаю. Перенервничала, но всё равно странно. Вот…
— А до этого?
— До этого? Так, по дому кое-что делала… Знаешь, я вот с тобой поговорить хотела. Мне же надо на работу устраиваться. Сегодня в обед забегала Марина. Она приезжала, потому что деньги дома забыла, а на работе нужно на что-то сдавать было. Ну, собственно, не важно. Она сказала, что у них на «Большевичке» в бухгалтерии есть место старшего помощника младшего дворника. В смысле, ну… понимаешь, да? Она спросила, вроде там заочницу-математичку из МГУ готовы принять.
— На «Большевичку»? — поднимаю я брови.
— Ну а что, мне же нужно опыта набираться! Я же должна тебе помогать, быть твоей опорой и поддержкой.
— А борщи варить кто будет? — улыбаюсь я.
— Ой, да чего там варить-то? Я за полчаса тебе такой борщ сварганю, за уши не оттащишь. Ну ладно, за час, если на бульоне хочешь. Да я тебя и самого научу.
Она начинает смеяться, представив меня на кухне.
— Представила что ли?
— Ага, — кивает она. — Весь в свёкле, моркови и семенах укропа.
— Ха-ха-ха, — шутливо передразниваю её я. — Я, между прочим, борщ умею. И ещё не известно, у кого лучше получится.
— Что?! Умеешь? Ах ты тихушник! Ни разу ещё меня не накормил!
— Накормлю, если заслужишь.
— Ну вот, а я тебя бескорыстно кормлю, даже если ты и не заслуживаешь.
— Что-что? — притворно сержусь я.
— Ладно, шучу. Так как? Что думаешь, насчёт работы?
— Я думаю, что партия даёт тебе задание через месяц идти работать в «Союзнефтеэкспорт». Это контора всем конторам контора. Вот там точно есть чему научиться. Только, пожалуйста, это секрет. Поняла? Никому, вообще ни одной живой душе. Ни Галине, ни Марине, даже отцу родному заранее не говорить.
— Почему секрет?
— Потому что желающих на это место слишком много. Даже выпускники вузов хотели бы на это место, со знаниями языков. Мы с тобой, кстати, начнём английским скоро заниматься.
— Знаешь, нефть — это так скучно, — говорит она. — Правда… Кому она нужна вообще? Нет… я в том смысле, что кому с ней возиться интересно?
— Ох, ты уж мне поверь, пройдёт не так много времени и тебе самой будет казаться, что нет ничего интереснее в мире, чем возиться с нефтью и газом.
— Не знаю, — пожимает она плечам и надувает губки. — Это ещё через месяц, а тут уже хоть завтра выходи.
— Ну мы же не бедствуем, можем потерпеть месячишко без зарплаты, а?
— А я не хочу просто так на твоей шее болтаться, я хочу свой хоть маленький, но вклад вносить.
— Ты уже вносишь большой, очень большой, просто неоценимый вклад.
— И какой же? — хмурится она.
— Наш с тобой вклад определяется не деньгами, а тем что мы можем дать друг другу помимо материального — любовь, поддержку, преданность, верность, самоотверженность. Ферштейн?