Черное колесо

Меррит Абрахам Грэйс

Остров находился в миле от нас. Он возвышался над соседними островками, словно король в окружении вассалов. Сумерки и расстояние окутали его синевой и бросили тень на другие рифы. Как будто самодержавный аметист восседал на троне среди гиацинтов, яшмы, розового кварца и рубинов.

Ночь укрыла остров тьмой, и густеющая тень упала на нас, словно отброшенная огромными крыльями.

23. ФЛОРА

В полночь мы собрались в столовой по приглашению Бенсона – чтобы отметить, как он сказал, наше прибытие.

Бенсон пребывал в исключительно хорошем настроении. Впервые я видел лицо старого капитана таким торжественным. Если бы не визгливый голос и архаичные выражения, я бы подумал, что передо мной Большой Джим собственной персоной.

Мактиг радостно улыбался ему, но Пен выглядела встревоженной. Возможно, опасалась, что это отразится на его самочувствии, изменит его, и он перейдёт от хорошего настроения к приступу ярости.

Я тоже беспокоился. Лицемерие стало второй натурой для Флоры, Бурилова и Чедвика. У леди Фитц и преподобного оно было выражено гораздо слабее. Несмотря на внешнюю весёлость, им было не по себе, и я чувствовал, чего опасается Пен: назревает какой-то заговор, в воздухе сгущалось напряжение, готовое вот-вот прорваться.

Для Бурилова веселье, неважно – искреннее или напускное, означало только одно – выпивку. Под её влиянием он начинал болтать и петь. Леди Фитц попыталась сдержать его воодушевление сердитыми взглядами и резкими замечаниями, но тот не обращал на неё внимания. Он вошёл в раж, но как раз когда буйство готово было перейти границы – он собрался сплясать на столе трепака, – с ним произошла перемена, и он, как сгоревшая ракета, ушёл во тьму глубочайшего отчаяния.

Он прижал ладони к вискам и начал раскачиваться взад и вперёд.

– Я помню! Какой я дурак! – воскликнул он по-русски. – Но я помню!

И посмотрел на нас округлившимися глазами.

– Мой сон перед бурей, да! Змеи, предрекающие смерть в моей семье. Это так ужасно, что мозг отказывается помнить. Но теперь я вспомнил: коньяк вправил мне мозги!

Леди Фитц спросила:

– О чём ты, Алексей? Расскажи мне!

Он повернулся к Бенсону и заговорил монотонным речитативом:

– Змеи. Три змеи в воде. Плывут! Сплетаются. Змея хватает себя за хвост – катится ко мне, как обруч, и гудит, как туча пчёл! «Алёша, сыночек, – говорит она, – смотри на меня! Я прихожу предвестником беды. Теперь ты знаешь». А на спине змеи рисунок чешуи – кресты, сплетённые друг с другом. По всему телу. Словно… – Глаза его выпучились, он сморщился, будто с трудом глотая что-то. – Словно…

Он упал на колени, сплёл пальцы рук, прижал их к груди, откинул голову назад, закрыв глаза.

– Словно чёрное колесо! – пропел он прекрасным баритоном, достойным сцены «Метрополитен-оперы».

И упал без чувств.

Леди Фитц закричала и бросилась к нему. Мактиг смотрел с восхищением. Голос его, однако, дрожал:

– Старина Алексей остался на посту до последнего. Док, если вы поможете мне снять её приставучесть с Алексея, мы сможем перенести его на койку.

Леди Фитц позволила мне оттащить её, но потом вновь отчаянно рванулась к бесчувственному Бурилову, словно мы разлучали их навсегда. Светловы и Чедвик успокаивали её. Бурилов весь пылал, пульс его участился; я предположил, что у него лихорадка, а конкретный диагноз – случай острого алкоголизма.

Мы с Мактигом с трудом подняли его – исхудавший, Бурилов тем не менее весил больше двухсот фунтов. Мактиг заметил:

– Я всегда находил, что Алексей слегка полноват. И теперь, как его носильщик, могу это подтвердить. Продолжайте веселиться! – обратился он к остальным, когда мы направились к двери. – Да здравствует веселье!

Мы спустились по лестнице. Мактиг спросил, отдуваясь:

– И каков же ваш вердикт, доктор? Наш дорогой малыш Алексей, этот слонёнок, видел сон ещё до урагана, задолго до находки чёрного колеса.

– До сих пор Бурилов не вспоминал этот сон, – возразил я, тоже отдуваясь. – Странно, но обычно предостережения не замалчивают до того, как можно проверить их справедливость.

– А как может быть иначе? Предсказания записывались тогда, когда были сделаны, и только впоследствии обнаруживалось, что они справедливы, – настаивал Мактиг, пока мы укладывали русского в постель.

– В таком случае они крайне неопределённые, – возразил я. – Готов биться об заклад, что в них никогда точно не указывается время, место и имена людей.

Мы вернулись к столу, где все оставались на местах – как будто никто даже не вздохнул за время нашего отсутствия. Бенсон небрежно осведомился насчёт Бурилова.

– Лежит смирно, – ответил Мактиг.

Леди Фитц удержалась от комментариев по поводу состояния здоровья своего любовника, но неожиданно доверительным тоном сообщила:

– Мне нужно кое в чём признаться, капитан Бенсон. Отчасти это касается сна Алексея. Удивительное совпадение!

Чедвик заметно насторожился, как собака, заслышавшая шорох. Леди Фитц начала было воркующим голосом:

– Да, я тоже видела сон. Мне снилось… – и дразняще смолкла. Чедвик ухмылялся. Сватлов придерживал одну руку другой. Флора беспокойно ёрзала.

Пен почуяла опасность раньше меня или Мактига. Бенсон ожидающе склонился к англичанке. Флора о чём-то заговорила, чтобы сдержать грозящее откровение. Но леди Фитц безжалостно продолжила:

– Мне тоже снилось чёрное колесо! – И ласково добавила: – Рассказать, что я видела? – произнесла так, словно паук, приглашающий муху в паутину.

Флора застыла в крайне неудобной позе. Сватлов кашлянул, словно хотел отвлечь внимание леди Фитц. Один Чедвик спокойно сказал:

– Мы все очень заинтересовались, я уверен.

Леди Фитц улыбнулась ему.

– Мне снилось, капитан Бенсон, что меня зовут Ирсули. Я дала клятву на чёрном колесе. А колесо было на корабле, который потопили люди с другого корабля. Одним из них – во сне – был ваш прадед. Но, может быть, вы об этом сне знаете?

Она ждала. Глаза Бенсона сверкнули, но он смолчал. Леди Фитц сказала:

– Вам мог рассказать об этом наш добрый доктор.

Пен поспешила вмешаться и затараторила без пауз и интонаций: