Черное озеро
Шрифт:
Надо будет сделать запись в дневнике.
– Что, если монстры прячутся в темноте, потому что не хотят, чтобы их нашли? – на это раз задаю загадку я, пока мы пересекаем дорогу. Амур не торопится отвечать. Из домов слышатся голоса, сливающиеся в задорные песни.
– Потому что даже монстры боятся. – устало говорит Разумовский, подгоняя Карамельку. – А чего боишься ты? – оживившись, спрашивает мужчина. Разглядываю городишко, раскинувшийся перед нами. Фасады домов не идут ни в какое сравнение с деревенскими пейзажами, которые мне удалось увидеть в перерывах между сном и тошнотворным бодрствованием. Некоторые постройки украшены лепниной
– Воду.
– И все? – не унимается Амур, помогая направить лошадь ближе к зданиям.
– Я много чего боюсь. – беспечно пожимаю плечами я. – Быстрой смерти, бабочек, соленую карамель и русский кинематограф.
– Быстрой смерти? – удивленно переспрашивает Амур, будто из моей тирады его привело в замешательство лишь это.
– Да. – кратко отзываюсь я, но он не унимается.
– Объясни.
– Я бы хотела умирать медленно и мучительно. – запрокидываю голову и чувствую, как как Карамелька останавливается. Встретив недоумевающий взгляд Разумовского, я нервно тереблю край пожеванного молью платка. – Хочу, чтобы меня окружали близкие. Смерть станет наградой за страдания, а не наказанием, внезапно обрушившимся на голову. – Он хмурится, но молчит. – Семья не будет шокирована уходом, ибо будут знать, что это лучшее, что меня ждало.
Отвожу взгляд и вижу большое здание с серой двускатной крышей. Стены, выложенные из алого кирпича, вмещают множество аркообразных окошек. Над широкими деревяными дверьми висит табличка, по форме напоминающая пушистое облако. Странные символы на ней аккуратно выжжены. Буквы отдаленно напоминают родной русской алфавит, но разобрать написанное не получается.
Кажется, Разумовский что-то говорил про несколько языков в их мире.
– Где это мы?
– Постоялый двор. Сегодня мы переночуем здесь.
– А это не опасно?
– Пока я рядом тебе нечего бояться. Просто помни, что я держу все под контролем. И никогда не вру.
– Умалчиваешь?
– Разумеется.
Амур спрыгивает с лошади. Стараюсь не показывать ехидной улыбки, когда отмечаю то, как его слова вписались бы в какой-нибудь сопливый фильм с федерального канала. Вслед за смехом мне становится неловко. Разумовский слегка кривится от боли, но потом распрямляется и снимает меня с кобылы, подхватив под руки, как маленького ребенка.
Он не пошутил? Или только в моей голове эти слова звучат с романтическим подтекстом?
– Чего задумалась? – без особого интереса задает вопрос Амур, беря лошадь под уздцы. Я не успеваю ответить, лишь открываю рот и глупо хлопаю глазами, пытаясь подобрать правильные слова. У меня нет никакого желания выглядеть идиоткой в его глазах. Возле нас останавливается Нева, на ее белоснежной Северной звезде. Стивер, болезненно белый, под стать лошади и княжне, выглядывает из-за девушки.
– Вы решили прокатиться с ветерком? – измученно вопрошает рыжий парень, едва не сваливаясь со скакуна. Его ноги заметно подгибаются, когда он ступает по земле. Княжна спрыгивает грациозно, так, будто изрядно натренирована в верховой езде.
– Дорогой, ты жив? – смеется княжна, поправляя алый платок на голове. Стивер кивает, смущенно отводя взгляд в сторону. Нева окидывает меня многозначительным взглядом и на ее лице расцветает улыбка.
– Отлично выглядишь.
– Спасибо.
– Это было адресовано Амуру. – княжна игриво подмигивает и подхватывает меня под руку, уводя от озадаченных парней. Перемены, случившиеся с ней всего за пару дней настолько ярко выражены, что вводят в ступор всех.
– Инесса, –Амур окликает меня по имени, и я незамедлительно оборачиваюсь. – все будет в порядке.
Киваю, отмечая задумчивое выражение его лица. Разумовский поджимает губы, разглядывая пустую улицу. Мы проходим под деревянной вывеской и попадаем в душное фойе. Кроме нас – никого. Светлые каменные стены украшены картинами в грузных резных рамках, покрытых сусальным золотом. Портреты пугают реалистичностью выполнения.
Ну почему меня никогда должным образом не волновала живопись?
Нарисованные люди выглядят жутко. В старомодных нарядах, они озлобленно смотрят с полотен прямо в душу. отшатываюсь от картины с изображением молодой семьи из пяти человек. Мужчина и невероятной красоты светловолосая женщина стоят за спинами троих детей: маленького златовласого мальчика лет одиннадцати и его двух более старших братьев. В детских лицах прослеживаются черты родителей. Прямые носы, высокие скулы и прямые светлые волосы. Чуть в стороне, в самом углу картины, ютится недовольная черноволосая дама. По богатому наряду не сложно догадаться о её высоком статуте. Под полотном прикреплена деревянная табличка.
Раз Амур считает, что я «пишу звуками», то, быть может, стоит попробовать прочитать?
Долгие попытки, явно свидетельствующие о моей необразованности, привели к загадочному результату.
«Иден. Тайная Канцелярия. Правда гнилью вытечет наружу.»
– Инесса? – раздался голос княжны за спиной. Оборачиваюсь, чувствуя, как по спине пробежал холодок от пристальных взглядом жуткой семейки. Княжна глупо улыбается, облокачиваясь на идеально обструганную деревяную поверхность стойки, смахивающую на ресепшн в гостинице. Возле нее сухощавый мужчина за сорок. Амура и след простыл. Незнакомец отвратительно скалится, разглядывая каждую из нас поочередно. Его густые брови изогнулись, придавая лицу с маленькими глазами-бусинками хищное выражение. Мятая рубашка отличается от простеньких вещей, что своровал Нахимов и Хастах. Она выглядит дорогой, хоть ее и нельзя назвать опрятной.
– Опарин. – представился он сиплым голосом.
Опарин.
Осознание сваливается как снег на голову. Какую игру затеял Амур на сей раз? Я старательно запихиваю ужас и оскаливаюсь, прикрывая неестественно жуткую гримасу ладонью. Хихикаю в попытках прикинуться наивной дурой.
Хотя, прикидываться не нужно.
– Вы пришли одни, красавицы?
Я не успеваю проронить ни слова. Нева закивала, невинно хлопая белоснежными ресницами. Встаю ближе к княжне, утыкаясь взглядом в половицы. Мужчина отходит чуть дальше и вскоре опускает перед собой руку с ключом, лежащим на грубой ладони.
– Вам ведь нужна комната, верно? – его учтивость насквозь пропитана фальшью. Нева медлит с ответом, но, когда все-таки заговаривает, то голос, что я услышала, не имеет ничего общего с тем, что я привыкла слышать. Княжна, напрочь растеряв былую гордость, свидетельствующую о знатном происхождении, сбивчиво лебезит:
– Вы так добры, господин, но мы пришли к вам с просьбой. Мы с сестрой оказались совсем без крова, едва пара недель прошла, как схоронили мать и отца.
– И как же вы кормитесь? – вопрос подразумевает единственный ответ, который мне совсем не нравится.