Черное озеро

Разумовская К.

– Сдаюсь. – хриплю я, складывая руки вдоль тела. Все равно опозорен. Хуже уже некуда. Инесса расслабляется, продолжая сидеть на моей груди. Мы оба переводим дыхание.

– Ты ведь не хотел этого.

Девка воровато оглядывается по сторонам. Все еще чувствую приторный запах ее кожи. Всюду.

– Не хотел. – подтверждаю я. Меня тошнит от сдающих нервов.

Она расскажет им. Девка точно все расскажет.

– Странно, – она издает истеричный смешок и поправляет волосы. – ты что гей?

– Кто? – переспрашиваю я, чувствуя

дрожь во всем теле.

Амур проводит с ней много времени. Что будет если он узнает?

– Ну, тебе нравятся парни?

Ее слова звучали как приговор, нежели вопрос. Сердце замирает. Лучше я провалюсь сквозь землю, чем признаю правду. Дергаюсь, чтобы подняться, но падаю назад, чувствуя лезвие под подбородком. Откуда у нее нож?

– Я нормальный.

Она истерично смеется, крепче прижимая клинок к моему горлу. Холодный металл врезается в кожу, царапая.

– Зачем ты поцеловал меня? – девка наклоняется к моему лицу, наслаждаясь своей силой. Она давит на нож сильнее. Нехотя отвечаю, отводя взгляд в сторону.

Я убью ее раньше, чем она доберется до лагеря. Никто ничего не узнает.

– Хотел проверить. Вдруг…я нормальный. Может мне не нравилось, потому что я не пробовал.

Правда вырывается из меня без заминки несмотря на то, что язык то и дело спотыкается от обилия горючки в желудке. Инесса убирает нож и обессиленно валится на траву возле меня. А потом…начинает смеяться.

– Надо мной? – вслух вопрошаю я.

– Над твоей глупостью. – незамедлительно отвечает девушка. Ее смех сходит на нет, когда она садится и внимательно вглядывается в мое лицо. Меня выворачивает наизнанку. Я не успеваю отойти и содержимое желудка оказывается снаружи. Инесса делает вид, будто не замечает этого позорного недоразумения, лишь вытаскивает из-за пазухи платок и протягивает его мне. Во рту привкус горечи.

Вкус стыда и ненависти к себе.

– Ты нормальный. – уверенно произносит она, кладя маленькую бледную руку на мое плечо. Я хочу стряхнуть ее, но ничего не делаю. – Это сложно объяснить, но… не могу сформулировать.

Конечно, ведь я ничтожество.

Тело напрягается, и я крепко сжимаю челюсти. Я перебрал. Девушка задумчиво протягивает, продолжая прожигать меня взглядом.

– Вот смотри, есть, например, Амур и Катунь, да?

Я киваю, стараясь удержать остатки еды и горючки в себе. Инесса спокойна, но, при том, в ее тоне нет ни намека на осуждение.

– Ты же не можешь заставить меня хотеть одного, если я хочу другого?

– Я даже угадывать не буду, кого ты хочешь. – недовольно бурчу себе под нос, вновь утирая рот платком.

– Я серьезно.

– Я тоже. Я знаю, что ты хочешь Амура. – вздыхаю, понимая то, что я не желаю делить друга с девчонкой. Но я должен и это обязательство выводит меня из себя.

Я надеялся, что Идэр научит его хоть чему-то. Если это не сделала она, то я помогу ему сам.

– Дело не в том, кого хочу или не хочу я. Я к тому, что никто не может заставить тебя любить кого-то или что-то, даже если это ты сам.

Я, шатаясь, поднимаюсь на ноги. Хватаюсь рукой за ближайшее дерево, стараясь сохранить равновесие. Девчонка сидит смирно.

– Даже если ты права, это не отменяет того факта, что я тебя ненавижу. – рычу, стараясь сфокусироваться на расплывающихся в черные пятна силуэтах деревьев.

– Ты не можешь ненавидеть меня только потому, что я тебе не нравлюсь. Я не обязана этого делать.

Набираю в легкие побольше прохладного ночного воздуха, настраиваясь говорить.

Я просто не хочу видеть его разбитым вновь.

– Сделай одолжение всем нам. – делаю неуверенный шаг к поляне со спальными мешками. – Оставь Амура в покое. Как ты и говорила, я не могу заставить себя полюбить девушку, - слова с трудом выходят из меня наружу. Мне приходится постоянно бороться с головокружением и тошнотой. – ну а ты не можешь заставить его симпатизировать тебе.

Меня бросает от дерева к дереву. Пальцы соскальзывают по влажной коре, пачкаясь. Я бреду на свет костра, как завороженный.

Убью ее позже.

Я едва добираюсь до спального места и прячусь под покрывалом, будто оно может спасти меня от этого чудовищного дня. Будто бы одеяло спасет меня от презрения к самому себе.

Глаза слипаются и последним, что я вижу становится презрительный взгляд Разумовского с другого конца поляны. Ненависть, разгоревшаяся в его глазах, пылает ярче любого костра.

***

Раны наспех стянуты нитью, коей мы латали сети и силки. Амур едва дышит. Приходится подносить зеркало к его носу и рту чаще, чем предполагалось. Катунь и Мален возвращаются после дюжины часов, проведенных ими на пашне. Ранее бледнолицый Мален побагровел на солнце, и кожа его местами облупилась, как змеиная.

– Как он? – с порога вопрошает Нахимов, стягивая измазанную в земле майку через голову. Мален спешит запереть дверь за их спинами. Вздыхаю, вытирая руки от мази и остатков крови о передник. В нём я выгляжу как мясник.

Неприятно приносить плохие новости, но еще хуже – давать неопределенный ответ. Тогда еще остается мизерная надежда.

– Так же.

Катунь закусывает большие губы и бессильно скатывается по стене. Мален безэмоционально оглядывает кухню и останавливает взгляд на дверном проеме. Друг испуганно смотрит вперед, на угол кровати, виднеющийся с этой точки. Там, под простынёй, за жизнь борется Разумовский.

– Может нам стоит разыскать ее?