Черное солнце Афганистана
Шрифт:
Внутреннее состояние командира передалось Александру. Он не вмешивался в управление вертолетом, только старательно выполнял свои обязанности, однако невольно чувствовал в пении Гусакова нотки глухой тоскливости и какую-то горькую обреченность, и это состояние командира Александру не нравилось, он не принимал его, не воспринимал, хотя, если честно разобраться, то неприятное внутреннее состояние, которое в песне выражено словами «летим, от страха чуть дрожа», и ему не давало покоя. От праздничного настроения, которое возникло утром, давно не осталось следа, словно его вообще не было. А жуткое состояние, которое пережил под обстрелом, уткнувшись лицом в землю, словно незаживаемая рана, не проходило, напоминало о себе.
Но полет есть полет, тем более боевой вылет, и Беляк не позволял себе расслабиться, мысленно повторяя, как приказ самому себе, главную заповедь пилота, усвоенную еще в училище: «В полете если думаешь, то думай только о полете!» Главное — не отвлекаться! Мелочей в воздухе, а тем более при выполнении боевого задания, нет и не бывает. Искусство и мудрость летчика и состоит из так называемых мелочей, малозаметных особенностей, тонкостей летного дела, которых не найдешь ни в инструкциях, ни в наставлениях, ни в приказах. Их надо знать и хоть один раз самому прочувствовать на ручке управления вертолетом. Так складывается основа поведение летчика, его характер пилота, то, что в конечном итоге именуется классностью, летным мастерством.
Гусаков был хорошим летчиком и командиром. В этом Александр убедился еще раз, летать с ним было легко и свободно, как и с капитаном Паршиным, к манере поведения которого в полете Беляк привык. Но у Геннадия были свои особенности командования, и это держало Александра в постоянном напряжении.
В кабине было жарко. Мерцали шкалы приборов, подсвеченные ультрафиолетовыми лампами, уверенно и мерно гудели двигатели.
— Триста пятый! Триста пятый! — послышалось в эфире.
— Триста пятый слушает, — отозвался на позывные командир.
— Триста пятый, меня слышите?
— Триста пятый слушает, — повторил Гусаков.
Александр прислушался. В наушниках шлемофона звучал голос командира полка.
— Триста пятый! Афганский батальон выдвигается в северо-западный квадрат, — последовали цифровые координаты местности. — Прикройте сверху.
— Я триста пятый! Вас понял! Выхожу на заданный квадрат.
Отрапортовав командиру полка, Гусаков переключил связь на ведомого и, повторив приказ ГПУ — группы боевого управления, — велел Хромову подняться выше и следовать за ведущим.
Солнце припекало нещадно. В кабинах усилилась жара. Ровное гудение моторов убаюкивало и успокаивало, вызывая легкую сонливость. Александр отмечал на карте маршрут полета, искоса поглядывая на показатели приборов. Через полчаса пара винтокрылых машин подошла к намеченному квадрату.
Летим по лезвию ножа, Летим, от страха чуть дрожа…В который раз за сегодняшний полет Гусаков распевал эту песню, только теперь, как с облегчением заметил Александр, в голосе командира экипажа не так явственно звучали отчаянность и душевная надрывность, а появились нотки внутренней уверенности в свои силы, в боевую машину.
А внизу отошли назад и в сторону приятная зелень живой природы и голубая лента реки, теперь под ними расстилались тоскливо-унылая, вздыбленная крутыми горбатыми вершинами, безжизненная земля. Ни одного зеленого пятнышка, ни одного деревца. Одни верблюжьи колючки, корявые, засохшие кусты, да безжизненные метелки изжелтевших трав. Кое-где по ложбинам прячутся глинобитные дома, в которых, видимо, давно никто не живет. А вдали, словно нарисованные и приподнятые знойным маревом, вздымаются гряды невероятно высоких гор. Бледно-фиолетовые, иногда даже сиреневые, они тянутся к небу своими могучими вершинами, на которых, как белоснежные чалмы, отчетливо-ясно светится снег. И к горам стелется светлая лента извивающейся дороги.
Александр, оглядывая унылый однообразный пейзаж, вспомнил, что в справочниках этот район значился кратко: «горно-пустынная местность». Он смотрел вниз и отрешенно осознавал, что эту землю чужого государства, такую разную землю — то в роскошном буйстве живой зелени, то безрадостную и иссушенную вечным томлением по живительной влаге, это знойное синее небо с редкими, похожими на клочки ваты, облаками, давно не приносящими дождя, этот пышущий жаром белый круг солнца, эти величавые горы — все это надо принять сердцем, может быть даже и полюбить, а уж привыкнуть ко всему этому чуждому и незнакомому придется наверняка.
— Триста пятый! — раздался в наушниках шлемофона голос дежурного офицера группы боевого управления. — Триста пятый!
— Триста пятый слушает! — ответил Гусаков.
— Триста пятый! Афганский батальон спецназа вышел в квадрат.
— Вас понял.
— Триста пятый! В батальоне авианаводчик!
— Триста пятый понял! — отозвался Гусаков. — Пусть укажет ориентиры.
Вертолеты перевалили лысую вершину горы, и летчики увидели внизу в долине зеленый остров. Плоские серые крыши домов, окруженных глинобитными заборами, узкие улицы кишлака, цветущие, в бело-розовом кипении сады, возделанные огороды, неровные крохотные квадраты полей, тонкие нити арыков, и речушка, как светло-голубая змейка, извилисто прорезавшая долину, убегающая в даль, скрытую туманом. И — подступающая к кишлаку афганская мотопехота, с грузовиками, бронетранспортерами и одним танком.
Беляк с теплым чувством благодарности подумал об афганском руководстве дивизией, которое так быстро отреагировало на обстрел аэродрома моджахедами. Определили и настигли их. И они, вертолетчики, сейчас подержат афганских спецназовцев. Александр даже не предполагал, что он ошибается в своих догадках. Спецназовцы преследовали совсем иные цели. Обстрел аэродрома афганское командование вообще не волновал, а кое-кого и радовал. Батальон спецназа выполнял приказ своего командования с совершенно иной задачей — перехватить богатый караван, который должен прибыть из соседнего Пакистана.
В наушниках шлемофона послышался голос авианаводчика. Афганец говорил на приличном русском языке. Он назвал свои позывные и указал цель:
— С правой стороны кишлака видите идет гора?
— Вижу, — ответил Гусаков.
— Там есть такой большой дом и высокий дувал, с неба видно?
— Вижу большой дом.
— Там очень опасно! Душман там. Много оружия. Надо стрелять!
— Понятно, — ответил Гусаков. — Будем стрелять!
Хромов вступил в связь. Его вертолет летел значительно выше, и обзор был более широким.