Черное солнце

Шнейдер Анна

Наш Grosser Mercedes – «большой «Мерседес», как его называли в Берлине – был великолепной машиной. Черный, элегантный, с отточенными линиями, блестящий на солнце, – я думаю, этот автомобиль нравился Элис, хотя она ни разу об этом не сказала, упрямо сохраняя молчание на протяжении всего пути, который нам оставалось преодолеть до Германии.

Устав от дороги, она перебиралась на большое заднее сидение, где можно было неплохо выспаться. Так мы проезжали день за днем, следуя извилистыми поворотами загородных шоссе. Те дни были на удивление солнечными, и, если позволяла погода, мы опускали крышу «Мерседеса», который, превратившись в кабриолет, был больше похож на грозный воздушный корабль, чем на машину, которая способна ездить по земле. Конечно, мы не могли постоянно находиться в пути, и, по примеру Кале, останавливались в мелких

гостиницах, где, самое большее, проводили сутки, а потом снова отправлялись в путь. На самом деле, я очень хотел поговорить с Эл. Но после Кале эта идея казалась еще более странной, чем прежде. Мне хотелось узнать новости о ее брате, Стиве, с которым мы были хорошими друзьями во время нашей учебы в Итоне. Но как бы я ни старался, все мои вопросы о нем Элис настойчиво игнорировала, – пожимала плечом и отворачивалась к окну.

После остановки в Кале она вела себя странно, и я не мог ее понять. Конечно, было бы лестно думать, что так на нее подействовал мой поцелуй, – то, о чем я хотел бы пожалеть, но никогда не жалел, потому что с первого дня нашей встречи в кабинете Баве, и позже, наблюдая за ней, когда она с удивлением рассматривала маску в чалме над памятником королевы Анны, я хотел этого, хотел ее поцеловать; но не эта моя «вольность» была причиной переменчивого настроения Эл. Она смеялась и грустила, впадала в задумчивость или часами сидела почти неподвижно, накручивая на указательный палец длинную прядь волнистых волос. Может быть, так проявлялось ее волнение перед тем, с чем ей предстояло встретиться в Германии, а может, это было совсем не так. Иногда мне казалось, что я слишком много думаю, и можно было бы, – хотя бы на некоторое время, – разрешить себе быть таким же свободным, как Элисон. А она выглядела именно такой – свободной и легкой, несмотря на все тревоги, раздирающие ее изнутри. И я завидовал ее свободе и наивности. Потому что я забыл, что так бывает. Но так – было, действительно было. И если когда-нибудь кто-то вспомнит о нас, о тех, кто выжил или погиб в это беспокойное время, мне бы хотелось, чтобы они знали, что мы часто забывали о войне.

Даже Баве, получивший тяжелейшую контузию на полях Первой Мировой и поражение газом, от которого он лишился половины лица и потому вынужден был носить лицевой протез, даже я, почти не помнивший себя прежним – глупым, вольным мальчишкой, который творил всякие глупости, и форма Итона нисколько тому не мешала. Несмотря на все, что происходило с нами и вокруг нас, мы оставались людьми, желавшими любви и жизни.

* * *

В один из дней, – это было в Ганновере, почти в финале нашего автомобильного одинокого ралли, – Элис была особенно веселой. Мы остановились на обочине шоссе, и уже по привычке убрав крышу «Мерседеса», наслаждались солнцем, берлинером и горячим глювайном. Время словно застыло, мы щурились от солнечных лучей, но Элисон, наконец-то разговорившись, запрещала мне поднимать крышу автомобиля, и со смехом отталкивала мою руку, если я хотел нажать на кнопку, чтобы закрыть машину. Убрав остатки еды в дорожную корзину, она удобно устроилась на переднем сиденье и смотрела в небо. Между нами была та тишина, которая, возникнув, перерастает в доверие. Признаюсь, тогда я позволил настоящей минуте увлечь себя и просто сидел за рулем, ни о чем не думая. Как вдруг Элис вскрикнула и перегнулась через дверь «Мерседеса».

– Ты видел?!

Помню, я нахмурился и отрицательно покачал головой: я ничего не видел, мне было слишком хорошо в ту минуту, впервые за последние девять «взрослых» лет, что я провел в разведке. Эл выгнулась снова, указывая пальцем вверх, в небо, но все, что видел я – ее счастливая улыбка, блеск глаз и плавные линии тела.

– Это был черный стриж! – она повернулась ко мне и заметила, как ее стопы упираются в мое бедро. Прозвучало быстрое «прости!», и Эл, волнуясь, поправила юбку, «правильно» усаживаясь на свое место. С той минуты веселье кончилось, впереди нас ждал Брауншвайг, а за ним – Берлин, в канцелярии которого мы перестанем быть «женихом и невестой», и превратимся в Харри и Агну Кёльнер, богатых немцев, которым нужно узнать, как пройти «наверх», в гнездо Гитлера.

* * *

Два часа назад Эл скрылась за дверью ателье на Унтер-ден-линден, а я остался ждать ее в машине. Это было пятнадцатого февраля, с момента начала власти Гитлера прошло почти две недели,

и за это время Берлин успел сильно измениться. Флаги со свастикой, где кровавый круг обрамлял белый, приковывая внимание к черным крючьям в центре, трепал холодный ветер. Но, несмотря на холод, на улицах было очень многолюдно, правда, как мне казалось, движения прохожих были резкими и хаотичными, как у марионеток, еще не привыкших к ниткам, связавшим их по рукам и ногам. Дверной колокольчик мягко прозвенел, дверь открылась и пропустила Эл вперед.

На ней было свадебное платье и белая шляпка с вуалью, которая наполовину скрывала лицо. Она улыбнулась мне, и села рядом, говоря, что теперь мы можем ехать на Александерплатц. Согласно заданию, свадьба Харри и Агны Кёльнер должна была быть скромной, но – со свидетелями. И, не найдя никого из проходивших мимо людей на эти почетные должности, мы решили, что возле канцелярии на самой оживленной берлинской улице свидетелей будет более, чем достаточно.

…Церемония прошла быстро и точно, ровно уложившись в пятнадцать минут, которые были отведены на регистрацию каждой пары. Мы уже подходили к нашему «Мерседесу», когда дорогу нам перешел высокий плотный мужчина. Он остановился перед нами и ждал, пока мы поравняемся с ним. При необходимости, я мог выстрелить из своего «Вальтера» в любую минуту, хотя что было бы потом, когда меня схватили бы и обвинили в покушении – или даже убийстве – самого Германа Геринга? А передо мной и Эл стоял именно он. Рейхсминистр авиации Третьего рейха.

Я не успел подумать о том, догадалась ли Эл, кто он, – жеманная улыбка раздвинула его тонкие губы, когда мы остановились рядом с ним. После приветствий, которыми мы обменялись, Геринг захотел узнать наши имена, и оглянувшись на наш «Мерседес», улыбнулся еще шире. И каково же было его удивление, когда я протянул ему паспорта Харри и Агны Кёльнер и свидетельство о браке, заключенном несколько минут назад. Казалось, что и истории про наш «Мерседес», сделанный по специальному заказу, он вполне поверил. Его смутило, что мы приехали на «машине фюрера» – так он выразился, потому что правом ездить на таких автомобилях обладали только высшие чины нынешней Германии. Сказав «ну раз уж вы немцы!», Геринг захохотал, поправил козырек серой фуражки, и, возвращая мне документы, пристально посмотрел на Эл. Я почувствовал, как она вздрогнула и сжала мою руку. Потом, сделав легкое движение вперед, очаровательно улыбнулась Герингу и наклонила голову в знак благодарности. А он, звонко хлопнув в ладоши и глядя на нас долгим взглядом, ответил, что не оставит нас, пока не увидит поцелуй молодоженов. Фраза была произнесена вполне благодушно, но за этим покровом был явно различим приказ.

Мы посмотрели друг на друга, и когда я наклонился к Эл для поцелуя, она быстро закрыла глаза, чуть приподняв голову вверх. Ее губы были сухие, – совсем не такими я помнил их с момента нашего поцелуя в Кале. Дыхание Эл стало горячим и прерывистым, она хотела сделать вдох и не могла. Поцелуй вышел неловким, и Геринг, снова рассмеявшись, махнул рукой, словно завершая свое «выступление» и говоря, что мы – «настоящие молодожены, если целуемся так неуклюже». Прощаясь с нами, он выразил пожелание о новой встрече, которая должна была состояться этим же вечером, назвал адрес, подмигнул Эл и исчез в плотной толпе прохожих.

Глава 6

Геринг давно растворился в толпе, но Эл все так же стояла на тротуаре перед мэрией, пытаясь разглядеть его среди прохожих. Холодный ветер играл вуалью ее белой шляпки, но девушка застыла, словно в гуле уличной толпы ей одной было слышно то, что осталось тайной для всех остальных.

– Агна, пойдем, – наклонившись к девушке, сказал Харри.

Элис рассеянно скользнула взглядом по лицу Эдварда и снова начала рассматривать прохожих. Неужели она думала, что снова увидит Геринга? Вздохнув, Эдвард встал позади Эл, и, закрывая ее от колючего холода, взял за локоть.

– Но…где он? – словно очнувшись ото сна, она с тревогой смотрела по сторонам.

– Пойдем, нам пора.

– Но куда он ушел? Это же…

– Я знаю, Агна, – не желая идти, Элисон упиралась изо всех сил, и Эдварду пришлось приложить немало усилий, чтобы сдвинуть ее с места и не быть грубым. Может быть, сам Эдвард не рассчитал силу, а может быть Эл, забывшись, слишком сильно выворачивалась из его рук, но сходя с тротуара, она неловко повернулась и вскрикнула от боли в плече.

– Ты в порядке?