Черное солнце
Шрифт:
Мои родители. Почему он продолжает упоминать о них?
Мгновение он пристально смотрит на меня, затем элегантными шагами пересекает комнату, перетаскивая бархатное кресло, пока оно не оказывается прямо напротив меня. Он садится в него, опираясь на локти, часы из нержавеющей стали поблескивают. Сегодня на нем нет смокинга, но он по-прежнему одет в какой-то очень дорогой костюм, судя по четким стрелкам и тонкому блеску серого материала. Без галстука, просто белая рубашка с расстегнутой парой пуговиц. Его горло кажется странно притягательным, как будто я почти чувствую,
— Где я? — спрашиваю его.
— Я задаю вопросы, — спокойно говорит он. — Это ты привязана к стулу. И я хотел бы поговорить о твоих родителях.
— Почему? Это все из-за них? — мой голос повышается. — Хочешь выкуп? Они заплатят. У них есть деньги.
— У меня тоже есть деньги, лунный свет, — говорит он. — Денег столько, что даже не знаю, куда их девать. Дело не в этом.
— Тогда в чем же дело?
Уголок его пухлых губ подергивается.
— В тебе, конечно.
— Ладно. Отлично. Почему я? Почему я здесь? Почему ты хочешь, чтобы я говорила о своих родителях, если они тут не при чем?
— Вопрос в том, откуда ты родом, Ленор. Знаю, ты понятия не имеешь, но у тебя могут быть ответы, даже если ты сама еще этого не знаешь, — он наклоняется вперед, протягивает руку и просовывает длинный, стройный палец мне под подбородок, его ноготь заострен, и я клянусь, что с каждой секундой он становится все длиннее.
Я не двигаюсь ни на дюйм, боясь, что он проткнет мне кожу, если шевельнусь.
— Я терпеливый человек, — говорит он осторожно, слова подобны шелку. — Но этому я научился. Это не в моей натуре. Моя истинная природа — это то, чего ты никогда не захочешь увидеть, хотя увидишь, если продолжишь испытывать меня, — он делает паузу, проводя ногтем вверх, пока я не чувствую резкий укол, когда он прокалывает кожу. Я вздрагиваю, не в силах отвести взгляд от его зрачков, которые становятся все больше и больше, почти поглощая меня целиком. — Ты недостаточно напугана. Я могу это исправить.
Он убирает палец, и я в ужасе смотрю на стекающие по нему капельки крови.
Мгновение он любуется, изящно раздувая ноздри, затем подносит палец к моим глазам.
— Ты видишь? — спрашивает он, приподняв бровь. — Вот чего они хотят от тебя.
— Мою кровь? — спрашиваю я, загипнотизированная. И подумать только, раньше от вида собственной крови у меня выворачивало желудок. Теперь это прекрасно, и пугающе одновременно.
— Твою истинную природу, — сообщает он мне. — То, что глубоко внутри. Этого они хотят.
Я ни хрена не понимаю, о чем он говорит.
— Кто они такие? — спросила я.
Он молча смотрит на меня. Не знаю, игра света это или что-то еще, но клянусь, его зрачки краснеют.
— Ну, чего ты хочешь? — добавляю я, умудряясь отвести взгляд от крови.
Он подносит палец к себе, поворачивает его, наблюдая, как красная струйка стекает по тыльной стороне его бледной ладони. Он изучает ее, как будто смотрит на редкую картину в музее, пытаясь понять, что хотел сказать художник.
Затем он медленно высовывает свой длинный язык и слизывает кровь, при этом его глаза не отрываются
Добыча.
Ты — его добыча.
— Ты гребаный психопат, — кричу я, все мое тело инстинктивно вздрагивает, напрягаясь в веревках.
Еще одна скупая улыбка.
— Так все говорят.
Затем он закрывает глаза, глубоко вдыхает через нос, его мышцы напрягаются.
Я наблюдаю за ним, сердце замирает от страха, остальная часть меня поддается жгучему очарованию. Если он хотел, чтобы я боялась, что ж, я боюсь. Потому что я не думаю, что выйду отсюда живой. И все же тайна того, почему я ему нужна, что он собирается делать со мной дальше, вызывает у меня любопытство, как у кошки. Кошка, у которой всего одна жизнь.
Он сглатывает, его кадык подпрыгивает на шее, а затем открывает глаза, уставившись на меня еще пристальнее, чем раньше. Мои нервы снова приходят в состояние повышенной готовности, это ощущение, что за мной наблюдают, выслеживают за секунды до нападения.
— Ты попробовала мою кровь, — тихо говорит он. — Я попробовал твою. Полагаю, на данный момент мы квиты.
— Что за нездоровое влечение у тебя к крови? — я чуть не выплевываю эти слова.
Его лоб морщится, рот от удивления образует изящную букву «О», остатки моей крови остались на его мягких губах.
— Ох, Ленор, — умоляюще произносит он. — Думал, ты уже во всем разобралась, — он облизывает губы. — Я слышал, ты умная девочка. Очень умная. Должен сказать, что я немного разочарован тобой в этом плане. Даже никаких предположений?
У меня действительно есть догадки, но они чертовски безумны, и я не собираюсь подзадоривать этого человека или подсказывать ему идеи.
— Ты так много не договариваешь, — комментирует он через мгновение. — У тебя всегда был такой мозг?
Я сжимаю губы, отказываясь говорить.
— Это нормально, если не хочешь говорить, — продолжает он. — Я привык к тому, что все разговоры веду сам. Большую часть времени люди могут только пялиться на меня, их мозг превращается в комок серого вещества. С другой стороны, ты не такая. И я знаю, почему.
«Не спрашивай его почему, не спрашивай его почему».
— Тебе не обязательно спрашивать, — продолжает он, откидываясь на спинку кресла. — Сам скажу. Почему я так интересуюсь твоими родителями? Потому что на самом деле они тебе не родители. Они украли тебя в два года. Ты ведь помнишь это, не так ли? Ты помнишь, как они забрали тебя. Ты помнишь свою настоящую мать, своего отца.
Мой рот приоткрывается, его слова сталкиваются в моем мозгу с мини-взрывами.
— Нет, — говорю я ему, у меня перехватывает дыхание. — Нет. Безумие какое-то. Это… это мои родные родители.
— Ты родилась на острове Оркас, в штате Вашингтон. У черта на куличках. Красивое место, прямо на берегу океана, в окружении деревьев.
Я сглатываю, качая головой, но ложь поражает меня, как правда, потому что я вспоминаю свои сны.
— Ты лжец, — шепчу я.
Он на мгновение прикусывает губу.