Черное воскресенье
Шрифт:
Майор устало перевернул очередную страницу. Вот, пожалуйста, женщина. Кэтрин Галиб. Работает в Финиксе, присматривает за умственно неполноценными детьми. Пятьдесят лет. На столько и выглядит.
К Кабакову приблизился сотрудник службы.
— Майор, вас к телефону.
— Спасибо. Не трогайте эти чертовы альбомы, а то я потом не найду страницу.
Звонил Сэм Корли из Вашингтона.
— Как дела?
— Пока никак. Мне осталось взглянуть еще примерно на восемьдесят тысяч арабов.
— Я получил рапорт береговой охраны. Может, он и не имеет отношения к делу. Один
— Вчера?
— Да. Катер участвовал в тушении пожара на каком-то корабле и возвращался домой. Сухогруз шел из Бейрута.
— Где он теперь?
— Задержан в Бруклине. Капитан пропал без вести. Подробностей пока не знаю.
— А что лодка?
— Улизнула, воспользовавшись темнотой.
Кабаков грубо чертыхнулся.
— Чего они тянули? Почему сразу не сообщили нам?
— Будь я проклят, если знаю, но тут уже ничего не поделаешь. Позвоню в бруклинскую таможню, они введут вас в курс.
Первый помощник и исполняющий обязанности капитана «Летиции», Мустафа Фози, битый час беседовал с таможенниками в своей маленькой каюте. При этом он размахивал руками. Воздух был сизым от едкого дыма турецких сигарет.
Да, яхта подошла к судну и попросила помощи. У них было на исходе горючее. Следуя морским законам, Фози помог яхтсменам. И лодку, и экипаж он описал весьма неопределенно, особо подчеркнув, что встреча имела место в нейтральных водах. Согласно международному морскому праву, «Летиция» является частью ливийской территории и находится под его, Фози, командованием с тех пор, как капитан Лармозо, к великому сожалению, свалился за борт.
Таможенникам вовсе не хотелось трений с ливийскими властями, особенно теперь, когда Ближний Восток в огне. Сведения, полученные от катера береговой охраны, не давали достаточных оснований для того, чтобы выписать ордер на досмотр судна полицией. Фози пообещал дать показания под присягой касательно несчастного случая с Лазморо, и таможенники, покинув судно, отправились совещаться в госдепартамент и министерство юстиции.
Фози выпил бутылочку пива из запасов покойного капитана и впервые за много дней сладко уснул.
Этот глубокий и низкий голос, казалось, звучит откуда-то издалека, вновь и вновь повторяя имя Фози. Что-то режет глаза. Фози проснулся и поднял руку, чтобы прикрыть их от слепящего луча фонарика.
— Добрый вечер, Мустафа Фози, — произнес Кабаков. — Пожалуйста, держите руки поверх простыни.
Здоровенный сержант Мошевский, маячивший за спиной Кабакова, включил свет. Фози сел в постели и сказал:
— О Аллах!
— Замри, — велел ему Мошевский, поднося к уху Фози острие ножа.
Кабаков взял стул, уселся рядом с конкой и закурил сигарету.
— Я буду признателен, если вы согласитесь спокойно побеседовать со мной. Вы не прочь поговорить без лишнего шума?
Фози кивнул, и Кабаков жестом велел Мошевскому отойти.
— А теперь, Мустафа Фози, я объясняю, как вы можете мне помочь, не
Мошевский нетерпеливо заерзал и подал свою реплику:
— Дай я сперва перережу...
— Нет, нет, — оставил его Кабаков, поднимая руку. — Понимаете ли, Мустафа Фози, когда имеешь дело не с такими умными людьми, как вы, часто приходится с самого начала втолковать им, что нежелание угодить мне чревато ужасной болью и увечьями, а готовность помочь, напротив, принесет сказочное вознаграждение. Мы с вами оба знаем, в каком виде обычно преподносится это вознаграждение. — Кабаков кончиком мизинца стряхнул пепел с сигареты. — В обычных условиях, прежде чем начать разговор, я бы позволил своему другу переломать вам руки. Однако вы ничего не потеряете, если расскажете нам, какие события произошли на этом судне. Ваш отказ помочь таможенникам будет упомянут в рапорте. Но ваше согласие помочь мне останется нашей с вами тайной. — Майор бросил на койку свое удостоверение. — Так вы мне поможете?
Фози взглянул на удостоверение, с трудом проглотил слюну и промолчал. Кабаков со вздохом поднялся на ноги.
— Сержант, я пойду подышу свежим воздухом. Возможно, Мустафа Фози захочет подкрепиться. Позовите меня, когда он вволю наглотается своего лакомства. — Он повернулся к выходу из каюты.
— У меня родня в Бейруте. — Фози едва сдерживал дрожь в голосе. Кабаков видел, как колотится сердце в его тщедушной голой груди.
— Разумеется, — сказал майор. — И им наверняка угрожали. Можете сколько угодно врать таможенникам, Фози, но не лгите мне. От меня вам нигде не спрятаться. Ни здесь, ни дома, ни в каком другом порту земного шара. Я уважаю и понимаю ваши родственные чувства. Я вас прикрою.
— Лармозо убил ливанец на Азорских островах, — начал Фози.
Мошевский не любил пыток и знал, что Кабаков тоже ненавидит их. Обыскивая каюту, сержант с трудом сдерживал улыбку. Каждый раз, когда Фози запинался и умолкал, Мошевский прерывал обыск и бросал на него свирепый взгляд, старательно выказывая разочарование по поводу запрета пощекотать Фози ножом.
— Опишите этого ливанца.
— Худощавый, среднего роста. На лице — покрытая коркой царапина.
— Что было в мешках?
— Не знаю. Аллах свидетель, не знаю. Ливанец набивал их, доставая что-то из ящиков в носовом трюме. Он никого и близко не подпускал.
— Сколько человек было в лодке?
— Двое.
— Опишите их.
— Один высокий и тощий, второй пониже. Они были в масках. Я струхнул и особо не приглядывался.
— На каком языке они говорили?
— Тот, что повыше, разговаривал с ливанцем по-английски.
— Тот, что пониже?
— Этот вовсе молчал.
— Это могла быть женщина?
Араб залился краской. Он очень не хотел признаваться в том, что испугался женщины. Такое просто немыслимо.
— Ливанец держал в руке пистолет, а вашим родным угрохали. Это и заставило вас помогать им, Фози, — мягко сказал Кабаков.