Чернокнижник
Шрифт:
Интересно, что на другом конце Европы, в Шотландии, этим же летом высадился с корабля претендент на британский престол принц Чарльз Стюарт, и началось восстание якобитов, за которым стояли французы. Поскольку лучшие войска были связаны войной на континенте, восстание потрепало немало нервов королю Георгу II, дядюшке Фридриха II Прусского. Известие о мятеже быстро дошло до Санкт-Петербурга, взволновав всех, кто получал английские деньги — а таких было немало. И лишь следующей весной мятежники были разгромлены. Кстати, по какому-то совпадению, это произошло очень скоро после того, как в Холмогорах, близ родных мест Лодьи, безвременно, но, впрочем, весьма удачно скончалась
Лодья между тем понимал, что такой человек, как Фридрих Прусский, несмотря на новый мир с Австрией, на получении одной только Силезии не успокоится и будет искать самые широкие средства для достижения своих территориальных целей. И его надо опасаться гораздо сильнее бывшей правительницы, ныне покойной. Вместе с тем Лодья был мастер решать проблемы нетрадиционными путями. Что можно было противопоставить колдовским дудкам и ядам прусского властителя? Пожалуй, у него был готов ответ.
Он испросил аудиенцию у Петра Шувалова. Столы в шуваловском дворце были завалены бумагами, содержавшими различные вдохновенные прожекты, полезные России в большей или меньшей мере. Но вид у самого Шувалова был не вдохновенный, а весьма озабоченный: его жена Мавра, подруга детства императрицы, нажаловалась той, что он связался с дочерью канцлера Бестужева. Теперь он ломал голову, как замять скандал.
От визитера он услышал неожиданное предложение основать стекольный завод.
— А что в том нового? — удивился Петр Иванович, отвлекшись от невеселых дум. — При императоре Петре-то сколько заводов стеклянных завели?!
— Стекло-то их — бутылочное да оконное. Я помню, как в Киево-Могилянской академии учился и любовался цветными мозаиками Софийского собора. А разве можно найти у нас храм или дворец, так украшенный? — начал издалека Лодья. — Смешно, что сто лет спустя после основания первых стекольных заводов в Русском государстве и цветные стекла, и зеркальные, и шлифованные для оптических приборов мы завозим из-за рубежа. А ведь, кстати, цветные граненые стекла на платьях кавалеров и дам выглядят не хуже настоящих камней, а насколько они дешевле!
— М-да?! — Шувалов прикинул. — Хорошо, попробуем матушку уговорить на это. Только сначала помоги с фарфором дело наладить, иноземец никак не справляется, и Вертоградов подмога в том малая, потому что тот к делу его не пускает. Успех принесет доходы казне, да и матушка порадовалась бы.
— Я в вашем распоряжении! — согласился Гавриил.
Для организации производства фарфора в России Елизаветой Петровной был нанят Христофор Конрад Хунгер, тот самый, который якобы украл для итальянцев секрет саксонских «голубых мечей». Ничего он, разумеется, не крал, а был подставным лицом в тайной сделке саксонцев с итальянцами, что и продемонстрировали несколько лет его бесполезной деятельности в Санкт-Петербурге. Недавно прибывший по окончании учебы Дмитрий Вертоградов, назначенный в помощники, к делу им допущен не был и доступа в его лабораторию не имел.
Лодья вызвал Вертоградова и на несколько недель засел с ним в химической лаборатории, откуда все время валил разноцветный дым. Наконец они закончили свои труды, и Гавриил показал результат Шувалову. Он получил полное одобрение вельможи, к тому времени успокоившегося, так как ему удалось свалить вину в любовной интриге на корыстолюбивого канцлера, который якобы подсунул ему свою дочь за деньги. С положительным решением Гавриил отправился к баракам фарфорового завода, взял за шиворот Хунгера и выкинул его вон, невзирая на угрозы пожаловаться императрице. Лодья посадил Вертоградова в кабинет изгнанного иноземца и велел ему заниматься фарфором, что тот и сделал во славу Отечества, менее чем через год развернув производство сервизов, ваз, статуэток и всего прочего, чем славился доселе один Мейсен.
После этого Лодья пришел к Петру Шувалову за обещанным.
— Хорошо, займемся этим делом, — кивнул тот. — Кстати, может, и мне подскажешь, какой завод поставить для прибытку и на пользу отечеству?
— Без сомнения, железоделательный. России придется еще повоевать, и для этого надобна сталь, а не только уральский чугун.
— А где ставить, не подскажешь?
— Воткинск — хорошее место. Уральский чугун рядом, и Кама с Волгою, и леса пермские бескрайние. И сырой чугун за море везти не надо. Ижевск рядом есть, там можно еще один завод поставить. Я там побывал, когда возвращался из Оренбургского наместничества. И мысль об сем деле еще тогда зародилась у меня.
— Еще бы сказал, где денег на строительство достать.
— Попроси у матушки в свое ведомство звериные ловы на Белом море. Они хорошую прибыль дают.
Итак, именно по совету Лодьи началось строительство завода в Воткинске, который уже на протяжении четверти тысячелетия играет важнейшую роль в военной промышленности России. А позднее, во время следующей европейской войны, в которой приняла участие и Россия, Шувалов основал завод и в Ижевске.
Между тем вельможа сдержал обещание — некоторое время спустя были выделены земля, деньги и прикреплены рабочие для возведения стекольного завода близ Петербурга. Лодья делил время между стройкой и химической лабораторией, где проводил днем и ночью опыты по окраске, закалке и шлифовке стекла.
Глава 34. Завод
В новом, 1746, году наконец был назначен президент Академии — восемнадцатилетний Кирилл Разумовский, брат морганатического мужа императрицы — Алексея, получивший европейское образование. Кстати, по отзыву императрицы, он был намного умнее брата. Наставником его стал Григорий Теплов, коему не было и тридцати, он быстро нашел общий язык с Шумахером и его протеже Таубертом.
Однажды в начале лета Кирилл Разумовский в сопровождении Теплова посетил завод Лодьи. С ними увязался и Иван Иванович Лесток, которому в ту пору было уже за пятьдесят. По правде сказать, к тому времени часть своего влияния при дворе он потерял, хоть и оставался придворным лейб-медиком.
Гавриила Степановича они застали в новоотстроенной заводской лаборатории, в кожаном фартуке стеклодува, возле печи с расплавленной стеклянной шихтой. Блики огня падали на его лицо, и на миг будущему основателю графского рода Разумовских показалось, что перед ним демон, а не человек. Как написал позднее недруг Лодьи, литератор Сумароков: «Подобный дьяволу в аду».
— Пришли посмотреть, как я тут колдую? — зычный голос Лодьи разрушил эту иллюзию.
— Хотим поглядеть, как господин профессор до такого плебейского занятия дошел, — раздался язвительный бас Лестока.
— Извольте. Передайте матушке-императрице, будьте любезны!
Лодья достал из кармана коробочку, открыл — на бархате сверкнул алым ограненный рубин размером с голубиное яйцо. Кирилл Григорьевич, известный щеголь и любитель драгоценных камней, на мгновение потерял дар речи, принимая коробочку.
— Откуда сие?! — вырвалось у него.
— Стекло. Можно и сапфиры, и изумруды, и бриллианты сделать, подобные натуральным. Однако у бриллиантов блеск будет не такой искристый. И прочность, разумеется, ниже.