Чернокнижник
Шрифт:
Лодья на некоторое время пропал, и позднее русский посол в Швеции граф Никита Иванович Панин, креатура Бестужева, вспоминал, что академик приезжал в Уппсалу, древнюю скандинавскую столицу и университетский город. Там он имел крупные ученые переговоры с глазу на глаз с влиятельным шведским академиком Каролусом Линнеусом. Другие члены академии, остававшиеся снаружи, вскоре услышали страшный грохот за закрытыми дверьми. Когда створки поспешно открыли, то увидели, что толстый дубовый стол, за которым сидели переговаривающиеся, разломлен надвое. По-видимому, у Линнеуса не нашлось ответных аргументов, так как он успел только
Швеция возобновила союзный договор с Россией, а Линнеус с той поры увлекся исследованиями северных растений, благо мухоморов и поганок в шведских лесах росло великое множество. Занялся он, как ни странно, и химией металлов. Во всяком случае, некоторые полагают, что, подобно тому, как до этого его земляками были открыты никель и кобальт, он сумел обнаружить в виде крайне ядовитых солей тяжелый металл таллий, на сто лет опередив его официальное открытие… Линнеус утверждал, что полученное им новое вещество отлично консервирует гербарии, до собирания которых он был великий охотник. Таллий внушал ужас не столько неотвратимой смертью, следовавшей после его неосторожного употребления, сколько крайней мучительностью этого гибельного процесса.
Русский посол в Потсдаме через некоторое время донес слова, сказанные королем в минуту раздражения: «Скажет кто-нибудь мне, когда наконец эта старая русская шлюха подохнет и перестанет мешаться в наши дела!» И, видимо, Лодье какими-то своими путями удалось добыть информацию о том, что великий король слов на ветер не бросает. Особенно когда ему помогает столь умелый чернокнижник, как швед Линнеус. Для сорокадвухлетней Елизаветы Петровны это было слишком. Прусский посол фон Марденфельд был выпровожен из Петербурга и отправился вслед за своим французским коллегой — по направлению к русской границе.
Глава 38. Наука
Первая половина 1750-х не была потрачена Лодьей всуе. Занимаясь разнообразными исследованиями, он совершил несколько открытий, которые предложил вниманию российских и европейских ученых.
Исследовав процессы горения, он подверг сомнению общепринятую теорию теплорода, или флогистона — элемента, ответственного за термические реакции (кислород еще не был открыт), державшуюся на ошибочных результатах опытов британского физика прошлого столетия Роберта Бойля. Он предложил гипотезу строения вещества из микрочастиц — атомов. С ней была взаимосвязана его кинетическая теория тепла и горения, за полвека предвосхитившая труды Лавуазье и Кавендиша, а также открытие второго начала термодинамики Максвеллом и вычисление электрона в конце XIX столетия. В этом он был последователем Френсиса Бэкона, который установил эмпирическим путем, что одной из форм теплоты является движение мельчайших частиц нагревающихся тел, что одновременно означает правильность и обратного заявления, которое и сделал Лодья.
Хотя он активно пропагандировал свое открытие, даже проведение усовершенствованных опытов Бойля, доказывавших, что при обугливании материалов в запаянных колбах масса содержимого этих колб не изменяется, и, следовательно, никакие дополнительные элементы не входят в реакцию, убедило далеко не всех ученых-традиционалистов.
Хорошо одетая публика собралась на окраине Петербурга, перед низкой башней старого маяка. Добровольцы уже заглянули в пустую башню и убедились
— Прошу господ отойти!
Лодья подошел к механизму, привязал к рычагу длинную веревку и попятился на всю длину каната. Публика отхлынула подальше. Академик дернул за веревку. Раздался звук, напоминающий выстрел, никто не разглядел, как снаряд из катапульты с ужасающей скоростью ударился в камень, полыхнул целый фонтан искр и огня. А затем пламя вдруг занялось на камне, в месте, выщербленном ударом, и начало пожирать кладку башни, распространяясь все шире! Публика ахнула.
— Вы видите наглядное действие открытого мной закона о кинетической природе горения! Именно сила удара дала первый толчок процессу горения камня! Именно поэтому камень горит и в вулкане, выбрасываемый с чудовищной силой! — голос Лодьи перекрывал рев пламени, охватившего уже всю башню.
Слухи об этой демонстрации долго ходили по городу, укрепляя репутацию академика как колдуна.
— Вы произвели-таки должное впечатление на общество! — заметил Лодье при встрече Иван Шувалов. — Зажечь камень!
— А, это пустяки: горел-то горючий сланцевый камень! — заметил академик. — Но поджег его действительно кинетический импульс удара! А вот электричество и в самом деле любой камень может плавить и жечь, но, к сожалению, подобные объемы энергии мне пока не доступны. Здесь мы еще далеки от мощи матушки-природы!..
Следует отметить, что утверждение об электрическом происхождении многих небесных явлений, повсеместно и безапелляционно высказываемое академиком, далеко не всех устраивало, поскольку концепция о динамо-машине Ильи-Пророка на конной тяге была широко распространена не только среди простонародья, но и среди многих высокопоставленных особ.
Лодья широко пропагандировал новейшие астрономические открытия, некоторые из них были результатом его личных наблюдений и не во всем согласовывались с общепринятыми тогда по крайней мере в России концепциями. В частности, идеи о наличии атмосферы и, возможно, жизни на других планетах, не укладывались в аксиому о богоизбранности Земли.
Особенный же скандал вызвало формулирование им так называемого «закона сохранения вещества». Этот закон шел вразрез со всеми религиозными постулатами и практикой инквизиционных процессов как в России, так и за рубежом. Он признавал невозможным произвольное манипулирование массой объектов как нарушающее главнейшие законы природы, преступить которые не может никто в мире. В частности, Лодья публично отрицал физическую возможность обращения колдуна в мышь или слона, или в змею, а только в существо из высшего класса Mammalia, то есть — Млекопитающих, более или менее идентичное по массе тела обратившемуся человеку.
Этим он бросал вызов не только сказочникам вроде Шарля Перро с его «Котом в сапогах», но и авторам некоторых житий святых. А это было уже делом, подсудным Святейшему синоду! Но Лодья и не думал отрекаться от своих утверждений: создавалось впечатление, что он твердо знает, о чем говорит. Церковники хотели преследовать Лодью за это, о чем ходатайствовали перед императрицей. В принципе для той поры это могло быть опасно. При Петре Великом за вероотступничество полагалась смертная казнь, а еретиков сжигали на костре.