Чёрному, с любовью

Андрижески Дж. С.

Он издал невесёлый смешок.

Ничего не мог с собой поделать.

Её слова также наконец-то выдернули его из этого парализованного сломленного места, куда отправился его разум — где Мири, может быть, всё ещё любила его. Где у него была семья, друзья, и было важно, что он делает. Он вспомнил слова Дориана в своих ушах, его бледные руки, обхватывающие его, и задрожал.

Он постарался вернуть то чувство, ту…

Пустоту.

— Ник, — она покачала головой, прочистив горло. — Ник, даже Брик говорит, что ты изменишься. Ты почувствуешь

себя иначе. Ты вернёшься. По крайней мере, вернётся больше тебя.

Она смотрела ему в глаза, и он невольно видел там эмоции. Он невольно видел там бл*дскую надежду.

Однако он знал, на что она надеялась. Он знал, насколько это полный, бл*дь, бред. Более того, он знал, что дело, наверное, даже не в нём.

— Тебе нет нужды винить себя, Мириам, — сообщил он ей.

Он шагнул в её сторону, и что-то в этом скользящем движении напомнило ему, включило другую часть его разума. Переключило его обратно в режим охоты. Выдернуло из прошлого в настоящее, в настоящую версию него самого. Ощущение наполнило его рот, уши, глаза. Звук её крови, пульсирующей в нём, следующей за каждым сокращением её сердца, каждым расширением и сжатием её лёгких.

Он остро осознавал её наготу.

Не принимая сознательного решения, он посмотрел на остальное её тело, длинные мускулистые ноги, эти бл*дские груди, о которых он бессчётное количество раз фантазировал, будучи человеком. Когда её загорелые плечи отведены назад, как сейчас, эти груди выставились напоказ, словно она была порнозвездой на развороте какого-то журнала для взрослых восьмидесятых годов.

Он смотрел на неё ступни, лодыжки, мускулистые руки, узкую талию.

Возможно, ему не хватит духу убить её, пока что нет.

Но он определённо её трахнет.

— Блэку придётся научиться делиться, — сказал он наконец.

Его голос прозвучал хрипло, грубо… как у животного.

Он уже не возражал. Он уже не возражал против всего — уже нет. Его клыки остро впивались в губы. Он чувствовал, как кровь подступает к его глазам, к его члену, языку и рту.

Через считанные секунды ему уже всё стало безразлично.

Подняв взгляд в этот раз, он увидел, что Мириам широко распахнула глаза. Те ореховые глаза окружил белый белок, и он улыбнулся, даже не успев осознать своё намерение. Охотнику в нём нравилось это выражение её лица. Охотнику в нём это чертовски нравилось.

— Ник, — в этот раз её голос прозвучал жёстко, с предостережением. Она подняла ладонь. — Ник, нет. Нет, мать твою. Он убьёт тебя. Ты знаешь, что он убьёт тебя.

— Я знаю, что он попытается, — пробормотал Наоко, окидывая её тело взглядом.

Он видел, что она задышала чаще.

Она была обнажённой. При ней не было никакого оружия.

У неё даже ножа не было.

Он слышал, как её сердце оглушительно стучит в груди.

— Ник, — она хрипела, уже задыхаясь, и снова подняла ладонь, качая головой. — Ник… нет. Не надо. Не надо, черт подери. Не надо…

Но теперь он её едва слышал.

Он уже сдвинулся с места.

***

Он их не слышал.

Он не слышал их разговоры.

Он не слышал, как открылась металлическая дверь, ведущая вниз.

Он не слышал их дыхание. Он не слышал их шаги по цементу или по гравию, когда они прошли за край белой стены из цементных блоков.

Вопреки его вампирскому слуху, вампирскому зрению, способности ощущать малейшие смещения в воздухе и свете, даже происходившие вне его поля зрения…

Он ни черта не слышал.

Удовольствие раз за разом омывало его каскадами, пока её пальцы стискивали его руки. Её киска сжимала его член, пока он кормился от неё, двигаясь всё жёстче. Он чувствовал себя так, будто его окутывало жаркое жидкое одеяло секса, чувствовал, как её сердце бьётся под его пальцами, слышал, как она хрипло всхлипывает ему в ухо, когда он вновь вдолбился в неё.

Ей нравился его член.

Ей нравился его член, его пальцы, его губы… то, как он целовался.

Он затерялся в ощущениях.

Бл*дь, он по-настоящему затерялся.

Остальной мир совершенно исчез… растворился.

Это не похоже ни на одного человека или вампира, с которым он был.

Он никогда в жизни не был таким насытившимся, одурманенным, возбуждённым, раздражённым и таким, бл*дь, оголодавшим. Он никогда не чувствовал так много во время секса. Он никогда не хотел так глубоко проникнуть в кого-либо, в разум или тело. Он никогда не уходил вот так с головой в обе вещи одновременно.

Она принадлежала ему. Бл*дь, она принадлежала ему…

Так что нет, он их не слышал.

Он ничего не слышал, пока звук выстрела не прогремел как будто прямо над ухом, как будто в то же мгновение, когда пуля пронзила его туловище.

Они ждали, когда Наоко поднимется.

Он ждал — предположительно, чтобы не попасть в Мири.

Наоко смотрел, как его собственная кровь брызгами разлетается по телу Мири, попадая ей на лицо, шею, груди, живот. Воцарилась тишина, и он услышал, как она резко втягивает воздух. Это был единственный звук во всем мире. Она отпустила его руки и вскинула предплечья, инстинктивно пытаясь защититься.

Его тело гудело от её крови.

Его член так глубоко погрузился в неё, что на долю секунды он ощутил нежелание, сожаление — прежде чем включились инстинкты выживания.

В ту долю секунды он подумывал забрать её с собой.

Даже после того как пуля прорвалась через него, врезалась в кости и плоть, вылетела спереди и расплющилась в металлический блинчик на цементной стене, он всё ещё чувствовал себя словно под кайфом, словно всё в ней одурманивало его.

Он подумал о том, что она принадлежала ему, по-настоящему принадлежала ему.