Черновая работа
Шрифт:
— На пятьдесят два. Из командировки приедешь, я тебе фотографии покажу.
— А какую рыбу еще стреляешь? — Андрей не был страстным рыболовом, но как всякого нормального мужика его нет-нет да и тянуло к исконному мужскому делу, то бишь к охоте и рыбалке.
— Да разную: язь, голавль, щуку на десять с половиной кило стрелял, карпа почти на пятнадцать, вот судаки мне большие не попадались, ну и лещи там, караси; да в общем всё приличное, что в реке водится. Линей хороших стрелять пару раз доводилось.
— С аквалангом ныряешь? — интерес Андрея к подводной охоте увеличивался
— Да ну, с аквалангом запрещено.
— А я видел, мужики с аквалангом ныряют и всем по барабану.
— Ныряют, что говорить, но это уже считается браконьерством. У меня тоже акваланг есть, но я в нем, даже если бы было разрешено, не полез. Не интересно, понимаешь? Это почти как в аквариуме рыбку ловить. Ну, подстрелю я сома гигантского в омуте, а чем хвалиться? Тем, что привязанного взял? С аквалангом — это всё равно, что зайца из-под машины… Слушай, мы тут сейчас с тобой до того договоримся, что дуба давать начнём. Пошли в парилку!
Андрей подгрёб к бортику бассейна и, уже поставив ногу на железную ступеньку, почувствовал, как его начал пробирать леденящий холод.
В парилку они влетели наперегонки…
— Всё, мужики, пора заканчивать! — после третьего или четвёртого захода в парную Андрей чувствовал себя чистым, свежим и приятно уставшим. — А то уже бойцы после ужина подтягиваются, надо бы и им место освободить, да и нам на ужин пора, а то без жратвы останемся.
— Не останемся! Если что — на склад кого зашлём, уж пару банок тушняка нам всегда притарабанят! — уверенно заверил уже пообвыкшийся на новом месте Курагин.
— Ладно, пошли, а то уже от жары голова начала болеть! — капитан Гордеев спустился с верхней полки и, сунув под мышку веник, вслед за Андреем поспешил выйти из парилки.
— Так, что у нас здесь на ужин? Каша а ля гречка и консервы «Братская могила»? — Гордеев, широко улыбнувшись, отодвинул стул в сторону и, сморщив нос, уселся за стол.
— Вадим, «Братская могила» — это не актуально. В Чечне вообще и в нашем отряде в частности сейчас модно именовать этот изыск кулинарного искусства «Красной рыбой».
— Тоже неплохо, — капитан ковырнул стоявшую посередине стола банку с килькой и, попробовав, скривил рот. — Нда, когда эта рыба называлась «Братской могилой», она была вкуснее!
— Когда это было! — задумчиво протянул садящийся рядом Соколов. — Впрочем, раньше и трава была зеленее, и облака летали выше и…
— Кроме шуток, в советское время то ли технология была другая, то ли сорт рыбы, но килька до такой степени не разваливалась, а эта фиг знает что, и к тому же горчит.
— Да ну вас, мужики, в баню, рыба как рыба! Нормально с гречкой идёт. Эй, народ, нам пожрать кто-нибудь даст? — Курагин в ожидании обещанной каши забарабанил ложкой по столешнице.
— И кто у нас там такой нетерпеливый? — в окошке показалось улыбающееся лицо Светланы Валерьевны. Сорокалетняя начальник вещевого склада прапорщик Светлана Валерьевна Осипова по совместительству, точнее, по доброте душевной, периодически трудилась поварихой. Ведь все же, что не говори, а женские руки на армейской кухне — это всегда приятно.
— Светлана Валерьевна, не корысти ради, а токмо общего блага ищущи, смею требовать я от Вас положенного. А ну как я от недокорма обессилю и не смогу выполнить задачу, высшим руководством поставленную, а?
— Болтун ты, Лёшка! — Светлана Валерьевна покачала головой. — Подходи к окну, забирай свою кашу, а то остынет, скажешь, мы тебя тут холодными бутербродами кормим.
— Да, скажу, я такой, мне правду сказать, как орлу крови напиться! — пока он болтал, и Андрей, и Вадим взяли выставленные в окошко тарелки, и теперь наворачивали рассыпчатую кашу, со смехом поглядывая в сторону по-прежнему пытающегося хохмить Курагина. Когда, наконец, Курагин соблаговолил забрать приготовленную для него порцию, дверь, ведущая на кухню, открылась, и пред светлы очи офицеров явился сам начальник столовой, а заодно и продовольственным складом старший прапорщик Селиванов Артём Степанович. Он широко улыбался и нёс на большом подносе десятка полтора полностью налитых стаканов с чаем.
— Степаныч, я тебя уважаю! — Курагин протянул руку и зацапал в пятерню сразу два бокала. — А к чаю что-нибудь есть?
— Естественно, когда это у нас не было.
Беря свой стакан, Соколов невольно принюхался, пахло выпечкой. Из всё тех же, ведущих на кухню, дверей, выпорхнул помошник повара. В руках у него был такой же поднос, как и у Степаныча, и на нем горкой лежали свежевыпеченные плюшки.
— Это у нас Светлана Валерьевна старается! — явно вводя сидящих в курс дела, Степаныч поставил поднос на стол и сел на первый попавшийся под рук…, в общем, подо что-то попавшийся стул.
— Слава Светлане Валерьевне! — громко проорал Курагин, хватая с подноса сразу четыре плюшки.
— Эй, ты не наглей, не наглей! — в свою очередь, беря с подноса вкусно пахнущую выпечку, Андрей в шутку погрозил Алексею кулаком.
— Ему можно, он же у нас парень местный, — Гордеев хитро улыбнулся и добавил, — здесь уже вторую неделю плюшки тырит.
— Да ладно, ладно, набросились, жалко им плюшечки для хорошего человека.
— Это ты-то хороший? — Андрей отхлебнул из бокала и откусил кусочек от ещё горячей плюшки. Чай был хорош: в меру горячий и с легким привкусом каких-то трав, а плюшка… плюшка вообще казалась божественной, особенно после пары суток на сухом пайке.
— Мужики, вы задолбали! — притворно обидевшись, Алексей повернулся лицом к стене и с удвоенной энергией навалился на выпечку.
Уже поздно ночью, когда, взбудораженные новыми впечатлениями, бойцы, наконец, угомонились, и наступила почти идеальная тишина, Андрей, вместо того, чтобы закрыть глаза и уснуть, накинул на плечи камуфлированную куртку и вышел на улицу под звездный шатёр высокого осеннего неба. Он долго стоял, всматриваясь в такие знакомые созвездия, пытаясь отыскать на небосклоне новые, ещё не виданные им звёзды. Наконец ночная прохлада заставила его тело покрыться сыпью холодных мурашек. Андрей последний раз взглянул на зависший над горизонтом ковш большой медведицы и, вздохнув полной грудью, вернулся в палатку. Спал он спокойным сном без сновидений.