Чернушка
Шрифт:
Однажды рано утром Сашка вдруг истошно закричал:
– Идут!
– И проворно, точно белка, спустился с кедра.
– Кто идет?
– всполошился Николай Панкратович.
– Кто? Кто?
– забеспокоился Курдюков.
– А шут их знает?!
– усмехнулся Волынов.
К нашей стоянке приближались оборванные люди. Они чуть ли не силком вели за собой упиравшихся лошадей с громадными вьюками. Впереди, широко откидывая длиннущие ноги, обмотанные портянками, шагал бородач. На правом боку его висела потертая кожаная сумка, из которой торчал полевой
Я с трудом узнал в этом "надвое переломанном" путнике нашего коллектора Рыжова.
Ветер донес дребезжание баталов. Послышались раздраженные, понукающие окрики погонщиков. Вскоре из чащи прибрежных кустов вылез Евгений Сергеевич.
– Привет, - сказал он хриплым, простуженным голосом и радостно принялся всем пожимать руки.
– Какова была прогулочка?
– спросил Курдюков.
– Прелестная, товарищ прораб!
– сердито буркнул Рыжов.
– Весьма доволен! Дайте что-нибудь поесть.
Скорчившись, то и дело хватаясь рукой за поясницу, он медленно побрел к костру. Бледное, ввалившееся лицо, покрытое черной щетинистой бородой; кровавые ссадины на ладонях; порванная одежда с белыми подтеками засохшего пота; проколотые галоши, то есть нижние половины от резиновых сапог; вместо суконных портянок какие-то парусиновые тряпки, туго намотанные на икры ног...
– все указывало на то, что поход был трудным.
– Повремените с обедом немножко, - сказал я.
– Сейчас Николай Панкратович все приготовит и чай скипятит. А сперва побрейтесь, помойтесь в баньке. Воды всем хватит - полную бочку нагрели. Только булыжников накалить для парилки не успели. Переоденьтесь, новенькая спецодежда на ваш рост имеется. Одним словом, освобождайтесь от походной грязюки. А все-таки интересно: где это вас так скособочило?
– Да ничего страшного!
– страдальчески улыбнулся Рыжов.
– Попалась нам речушка неширокая, а глубина - не дай боже. Как переправиться? Резиновую лодку еще раньше распороли о коряжину. Топор, как назло, потерялся - где-то вывалился из вьючной сумы. Плот связать не смогли, да и поблизости не было подходящих сухих лесин. Оставалось одно переплывать речушку, держась за гривы лошадей. Ну вот после такого купания мой радикулит и разбуянился. Он ведь у меня с большим полярным стажем. И характер у него капризный - никаким лекарствам не подчиняется. Так что выход один - терпи, пока терпится.
Рыжов с предосторожностями сел на чурбан, закурил самокрутку.
– А все-таки долго вы двигались. Почему так задержались?
– спросил Курдюков.
– Не тайга, а сущие баррикады!
– произнес в ответ Рыжов.
– Всюду вывороченные бурей деревья. Вздутые от половодья речки. Снеговые проталины, а под ними - колодины, спутанный валежник. Да еще по утрам гололедица.
– Ну а с кадрами как?
– продолжал допытываться прораб.
– Одного только удалось нанять.
– Где же он?
Из-за морды лошади выглянуло серьезное детское лицо:
– Здорово, робятки, - протяжно окая, произнес он тонким девчоночьим голоском.
– Давайте познакомимся. Зовут Павликом, по фамилии Игнатьев.
С первого взгляда пареньку можно было дать двенадцать-тринадцать лет. Но я посмотрел на него пристальней, внимательней и увидел на лбу, на щеках, у переносицы частые густые морщинки. "Мальчишка" был явно человеком в летах. В чистых серых глазах его плясали, лучились смешинки.
– В какой цирковой труппе откопал ты этого лилипута?
– улыбнулся Курдюков, когда конюх отвел развьюченных лошадей кормиться на луговую поляну.
– Вы над ним не смейтесь. Мужик он хороший, работящий и всегда веселый.
– Не мог посолидней человека найти!
– возмутился Курдюков.
– Ишь ты, умник нашелся!
– рассердился Рыжов.
– Попробуй найди! Никто из степенных семейных мужиков поселка, как я ни агитировал, не захотел идти со мной в поисково-съемочную партию.
Отведя лошадей на пастбище, маленький конюх снова подошел к нам, улыбаясь, протянул Повеликину кисет, расшитый красными петушками.
– Закуривайте! Махорка крепкая, духовитая - сам робил! На травах луговых выдерживал, с цветами лесными томил.
– Спасибо! Предпочитаю папиросами забавляться, - ответил Николай Панкратович.
– Папиросы не то, горечь от них. Ну да не будем спорить: на вкус и цвет товарищей нет. А погодка установилась нынче редкостная для здешней весны, - продолжал Павел.
– Ласковая, теплая. Солнышко так и припекает! Благодать! Того и жди, комарики-жигунцы из холодных болот воспрянут, чтоб отогреть ножки. Белый свет скоро затмят, твари неугомонные! У вас есть накомарники или какое-нибудь отпугивающее средство?
– Есть!
– сказал Николай Панкратович.
– Хорошо, а то я на всякий случай тюль привез. Плотная - ни один крылатый нахал не протиснется. Сам вязал зимой из черных шелковых ниток. Дай, думаю, прихвачу, авось кому-нибудь понадобится. Без спасательной сетки сгинешь в тайге.
– Да-а, от гнуса в одной шапке не спасешься, - подтвердил Курдюков.
Конюх молча докурил самокрутку, вынул из голенища кривой охотничий нож.
– Пойду седла подлатаю. А то мы в такие чертоломы попали, что даже уздечки у некоторых коняг порвались, подпруги ременные лопнули. Ремонт капитальный надо произвести.
– Да-а...
– мрачно ухмыльнулся Курдюков.
– Такого работничка любой вьюк придавит...
Несколько дней мы корпели над пошивкой брезентовых вьючных сум. Наши лошади за это время заметно окрепли, и теперь можно было идти к первой стоянке, откуда мы решили приступить к составлению геологической карты.
И вдруг однажды, когда мы сидели у дымного костра, в прибрежных тальниковых кустах послышался шорох.
– Тише!
– прошептал Павел.
– Кажись, росомаха к нам пожаловала.