Черные алмазы
Шрифт:
А приостановить падение акций все равно не удалось. Едва акционеры успели перевести дух, как выступила противная партия и снова взяла их за горло.
Князь Вальдемар тоже знал, на что пригодны газеты.
Редакционные портфели он снабдил для рубрики сенсаций неиссякаемыми материалами о подземном пожаре.
Газеты писали, что на бондаварской горе трескается земля, выделяя из недр своих зловонные газы. Эти газы обладают тем удивительным свойством, что все красные цветы от них мгновенно становятся синими.
Трава на больших пространствах пожухла на корню, и целые лесные массивы еще весной сбросили листву.
Пахарь
Дно глиняных ям покрывается твердой оплавленной коркой, напоминающей нещадно пережженные кирпичи.
Мергелевые и сланцевые пласты оседают вместе с покрывающим их зеленым дерном.
В колодце бондаварского замка вода стала теплой и запахла серой, потом начала убывать, испаряться и постепенно иссякла до капли. Позднее оттуда вырвались горячие пары. Под конец на камнях колодца начала отлагаться селитра в виде каких-то новых, неизвестных науке кристаллических образований.
В витринах антикварных лавок и у натуралистов были выставлены на всеобщее обозрение спекшиеся в камень и оплавленные комья глины, куски порыжелой окалины, причудливые кристаллы как свидетельство пожара в бондаварской горе, и ученые геологи подтвердили, что это действительно продукты подземного горения.
Напрасно доказывали акционеры, что во всем этом нет ни единого слова правды, что в Бондаваре растет трава, зеленеют леса, что все эти обгорелые предметы — из дутт-вейлерской горы, которая горит уже сто двадцать лет, да из планицкого рудника, который давно сгорел, а кристаллы — продукты горения подземных пластов в Эптероде и Билине, — ничего не помогало!
Напуганный человек всегда верит в худшее.
Факт, что в Бондаваре бушует подземный огонь.
Не сейчас, так через десять, через двадцать лет там все будет разрушено, выжжено, спалено, как пишут газеты.
А у князя Вальдемара всегда были наготове новые панические слухи.
Он уже сбил акции до тридцати, двадцати форинтов и намерен был сбить их еще ниже, до абсолютного нуля.
Именно к той поре восходит история, когда акции одного гигантского предприятия продавались дешевле бумаги, на которой они были напечатаны. Один процент предлагали держатели каждому, кто перепишет хоть одну акцию на свое имя.
Веселая это была игра! Тысячам и тысячам людей вложили в руку нищенский посох.
Те самые жалкие маленькие людишки, что год назад гонялись со своими грошовыми капиталами за бондавар-скими акциями, сулившими неслыханно высокие прибыли: мелкий чиновник, который вложил в них плату за квартиру; лавочник, который все, что заработал на сыре, всадил в обертку для сыра; служанка, которая считала, что сэкономленное жалованье помещено наилучшим образом; вдова, которая свои бумаги, дававшие малый доход, выменяла на весьма прибыльные, и кассир, который осмелился рискнуть доверенной ему суммой ради верной наживы, и вот разом потерял и деньги и честь; солидные ремесленники, кого капризная удача выманила из мастерских и разорила, — все, все они стали нищими, обездоленными, лишенными куска хлеба!
Из господ, разъезжавших в колясках, все они превратились в бедняков пешеходов.
Горе и беда поразили множество людей.
Но это развлечение — по душе противной стороне, которая взяла верх.
Ажиотаж на бирже все еще продолжался,
Близка была пора, когда князь Вальдемар мог появиться у круглого барьера со словами:
«Кому Бондавар по десяти форинтов? Я предлагаю».
Но плакали не только маленькие людишки. Были и высокие господа, у которых этот удар выбил почву из-под ног.
Среди них — князь и графини Бондавари.
Зять князя испытал на собственном опыте, что нельзя вынуть камень из фундамента без того, чтобы не рухнул весь свод. После того как князь Тибальд по ходатайству зятя был взят под опеку, явились кредиторы.
И огромные имения, хозяин которых был выше иного владетельного князя, попали в руки кредиторов.
Вот когда у Бондавари действительно загорелась земля под ногами.
Уж если то, как хозяйствовал мот-офицер, казалось им хищничеством, то сдача кредиторами всех угодий в аренду явила собой картину неприкрытого грабежа. Были вырублены нетронутые вековые леса, парки, охотничьи заказники, разбазарен скот, табуны лошадей, стада мериносовых овец; каждый клочок земли, на котором хоть что-то могло расти, был вспахан и засеян пшеницей. Впоследствии господь бог покарал кредиторов, ниспослав им невиданный урожай, но не дав еврея, который мог бы его купить. Вот и не получилось никакого проку от обильного урожая.
В бедственном положении оказалось и бондаварское имение.
Из-за него возникло десять отдельных тяжб: в каждой свои ответчики и истцы, каждый друг против друга, и все вместе — против одного! Тут переплелись последняя воля и воля к жизни, девичье право и общее право наследования, право юридического наследника на родовое имение и майорат, аренда и передача в вечное пользование, сервитут и горное право, закладные под имение и статуты, капиталовложения и экспроприация, конфискация и приоритет, — все смешалось воедино и стараниями стряпчих сплелось в такое хитросплетение, что, пока суд в этом разберется, нынешнее поколение давно уже переселится в мир иной.
Прямым следствием столь сложной ситуации явилось то, что графине Теуделинде не выплатили положенные ей сорок тысяч форинтов годовых.
Как известно, многие семейные разлады начинаются тогда, когда кончаются деньги.
Денежные неурядицы графини Теуделинды болезненнее всего отразились на графине Ангеле.
Маркграф Салиста после женитьбы повел расточительный образ жизни, как человек, убежденный, что он женился на двадцати миллионах; и поколебать эту его уверенность было очень нелегко. По сей причине между супругами происходили весьма бурные сцены.
Графиня Ангела держала себя так, словно выбрала мужа не из уважения к его достоинствам, а из упрямства.
Это знали все.
Мог знать и Иван.
Однако его терзали сейчас совершенно иные заботы: под ногами горела земля.
Детские забавы
В самый разгар концертного сезона Белени получили официальное уведомление о том, что господин Чанта умер и по завещанию вернул им перешедший к нему по суду дом.
Даже если бы сами великие композиторы Бетховен, Моцарт и Гайдн ждали Арпада, чтобы составить квартет, и то он не смог бы оставить Париж поспешнее, чем в тот час, когда торопился вновь увидеть двор покинутого их семьей дома.