Черные алмазы
Шрифт:
Лицо дамы светилось лаской, алые уста ее были так нежны, очи такие томные; одетая в белый вышитый пеньюар, она казалась воплощенным желанием; и все же Петер не знал, как к ней подступиться, как сказать ей главное:
«Так подари же своему покинутому жениху единственный и последний поцелуй!»
И он терзался, не умея высказать свое заветное желание, как вдруг распахнулись двери, торопливо вбежал дворецкий и доложил, что прибыли его превосходительство.
Ну, а теперь, Петер, прощай! Убирайся поскорее. Не видать тебе больше ни поцелуя, ни гречневой похлебки. Даже проводить тебя не сможет ее милость, она торопится снова переодеться. Дворецкий спешно выпроводит тебя через потайную дверь, потом лакей сведет вниз по задней лестнице и выпустит с черного хода на какую-то незнакомую улицу, где ты ни разу не был, и пока ты оттуда будешь добираться до гостиницы, можешь помечтать о том, что бы ты сказал прекрасной даме, если бы еще раз довелось побыть с ней часок наедине в комнате с круглыми окнами.
Очутившись на улице, Петер Сафран кулаком ударил себя по лбу и заскрежетал зубами.
Огненные потоки преисподней полыхали в его жилах. Серные реки, где мучатся души обреченных.
«Не зеленеть траве на том лугу!»
Когда его привезли в этот огромный Вавилон, он таил в душе только месть и ревность. Теперь к ним прибавились ненависть, отвращение, зависть, жгучий стыд и политический фанатизм. Неплохая компания, когда все это собирается вместе!
Где алмазы бессильны
О чем беседовал его превосходительство с прекрасной дамой на назначенной ею встрече, доподлинно сообщить не можем, ибо стенографист там не присутствовал.
Наверное, он хвалил ее артистический талант, обещал свое высокое покровительство, а поскольку ничего на свете не делается даром и поскольку князь назвал его превосходительство великим греховодником — в определенном смысле, — то, по всей вероятности, он намекал на аванс, причитающийся за покровительство.
В свою очередь, Эвелина, как женщина умная, прежде хотела получить определенные гарантии и закрепить их «черным по белому»: она извлекла из шкатулки уже известную нам бумагу.
Его превосходительство, видимо, думал, что это ходатайство об ангажементе в оперу, и с беспечной улыбкой сказал: можно считать, что бумага уже подписана.
И более чем вероятно, что его высокий лоб тотчас покрылся официальными морщинами, когда он развернул сложенную вдвое бумагу, поскольку речь там шла не о театральных делах, а о разрешении на строительство железной дороги в долине Бонда.
Тут его превосходительство немедля поднялся с кресла и, утратив всякую охоту любезничать с прекрасной дамой, стал распространяться о непреодолимых препонах, о могущественной оппозиции в имперском совете, о еще более сильной оппозиции в верхней палате, где князь Зондерсгайн перевернет все вверх дном, лишь бы воспрепятствовать строительству железной дороги в долине Бонда, о политической ситуации, о трудностях на денежном рынке, о государственных тяготах, сложных перспективах, территориальных препятствиях и тому подобном, из-за чего невозможно или, во всяком случае, в данный момент не представляется возможным выдать государственные субсидии на строительство железной дороги в долине Бонда.
А что его превосходительство очень скоро взял свою шляпу и покинул прекрасную даму — это установленный факт.
И что, спускаясь по лестнице, он с кислой миной ворчал про себя нечто вроде: «Если б я знал, что встречу не актрису, а жену банкира, разве бы я явился сюда!» — это уже вполне правомерный психологический вывод.
И наконец, как утверждает молва, садясь в наемную карету, его превосходительство так хлопнул дверцей, что разбилось стекло.
В это время во дворце князя Тибальда заседал совет правления. Обсуждались сроки третьего взноса. Самая рискованная хирургическая операция на кошельке публики.
Очень пригодилась бы в такой ситуации железная дорога в долине Бонда.
Каульман был уверен, что в течение недели нужное решение будет получено. Депутаты из долины Бонда произвели подлинную сенсацию.
Помимо того, у консорциума есть еще один влиятельный покровитель, который может получить у нужных людей решительно все, даже железную дорогу.
Тонкое, аристократическое лицо председателя ни единым движением не выдало, что ему известен этот таинственный покровитель.
Каульман и представить себе не мог, что Эвелина с предательской наивностью рассказывает князю, во дворце которого живет, обо всех, кого она принимает с тайного хода этого дворца.
Если подобная откровенность и встречается в жизни, то она уникальна. И надо же было именно Каульману столкнуться с нею.
Во время заседания Каульману принесли письмо.
Феликс узнал почерк Эвелины.
Он поспешно вскрыл конверт.
И с кислой миной бросил на стол.
Выражение лица у него стало такое, словно он хлебнул уксусу и пытается скрыть это.
— Что это? — спросил князь Тибальд и, не спрашивая разрешения, взял бумагу.
Это был неподписанный документ. Каульман с досадой ткнул пером в бумагу.
— Наша железная дорога опять полетела ко всем чертям!
Князь подумал про себя: «А женщина опять спаслась». Затем, наклонившись к Каульману и положив ему руку на плечо, он шепнул:
— На такие дела не идут ради прекрасных глаз, друг мой!
Шпитцхазе был секретарем заседания.
После разыгравшейся сцены он черкнул что-то на клочке бумаги и протянул Каульману.
Каульман прочел, разорвал и пожал плечами.
— Это я знаю и без дурацких советов.
Заседание правления закончилось в удручающей атмосфере.
Комедия с делегацией из долины Бонда обошлась в две тысячи форинтов и не дала результата.
Оставалось прибегнуть к крайнему средству.
Господин Чанта был твердо намерен — будь что будет — третий взнос не платить. Он выбросит на рынок все свои акции, сколько бы за них ни дали.
Однако в день платежа он получил письмо от Шпитцхазе следующего содержания:
«Сударь!
Завтра к вам приедет господин Каульман и предложит скупить все ваши акции с приплатой в сорок пять процентов. Будьте осторожны. Доподлинно известно, что правительство уже подписало разрешение на железную дорогу в долине Бонда, и, когда все о нем узнают, акции сразу подскочат еще на двадцать процентов».
Господин Чанта теперь уверовал в Шпитцхазе, как в оракула.
Столько раз он следовал его советам и ни разу не обманывался.
После объявления третьего взноса, когда акции немного упали, к Чанте явился дорогой племянничек Каульман и предложил за акции сорок пять процентов приплаты.
Чанта не отдал ему, устоял.
Он предпочел выкатить из подвала последний бочонок серебра и отвезти его в Вену, только бы не расставаться ни с одной акцией.
И судьба наградила его за это.
На третий день после платежа он прочел в газетах, сколь успешно прошло голосование за железную дорогу в долине Бонда в имперском совете и верхней палате.