Черные боги, красные сны
Шрифт:
Шум битвы был уже почти неслышен, вечерний бриз доносил с той стороны лишь глухой ропот. Преодолевая боль, Смит поднял голову и стал вглядываться в сгущающуюся тьму впереди. Ветер дохнул ему в лицо одиночеством и пустотой. Ничего человеческого не впитал этот ветер на своем пути — ни дыма очага, ни запахов крестьянского дома и хлева. Многие мили полета над пустошами ничем не окрасили его. Запах безлюдья резал Смиту ноздри, заставлял щурить зоркие глаза, бесцветные, как сталь. Серая, безликая плоскость простиралась перед ним насколько хватало глаз и сливалась с темным вечерним небом на горизонте. На скудной почве росли чахлая трава и низкий кустарник, изредка попадались корявые деревца. Тут и там, далеко друг от друга, темнели лужицы едкой соленой воды. Смит вдруг
Когда-то, шептались у костров, много-много веков назад, здесь стоял огромный город, ныне стершийся из памяти. Что за люди или нелюди жили в нем, никому теперь не ведомо. Город простирался на многие мили, был он богат и влиятелен и тем нажил себе завистников. Однажды в долину пришел могучий враг и после нескольких кровавых битв сровнял город с землей. Теперь уже никто не помнит, чем жители города обидели своих недругов, но обида их, должно быть, была велика, ибо победители не только камня на камне не оставили от городских башен и домов, но и засыпали все на многие мили вокруг солью, чтобы надолго убить почву. И словно этого было мало, победители прокляли саму землю, на которой стоял город, поэтому до сих пор люди обходят это место стороной, сами не зная, что их отталкивает.
Это было в далеком прошлом, история не сохранила даже названия города. И победители, и побежденные канули в холодные воды забвения. Со временем в просоленных землях вновь возродилась жизнь, скудная растительность пустила корни на отравленной почве. Но люди по-прежнему не ходят здесь.
Говорят, что эта земля все же обитаема. Иногда из пустошей появляются волки и уносят детей, заигравшихся допоздна на улице. Иногда свежую могилу поутру находят раскопанной и пустой, и тогда из уст в уста начинают передавать слухи о призраках. Путешественники, которым доводилось ночью проходить вблизи пустошей, уверяют, что слышали голоса, доносившиеся оттуда. А те охотники, у кого хватило смелости ступить на соленые земли, преследуя добычу в подлеске, клянутся, будто слышали вой женщины-волчицы. Говорят, она носится по пустошам, нагая и дикая. Никто не знает, что стало с теми сорвиголовами, которые отважились забраться в глубь пустошей в одиночку. Проклятые земли — не для людей, а те, кто живет там,— не люди.
Когда Смит бежал в пустоши от кровавой бойни, он знал все это, но не слишком беспокоился. Легенды склонны преувеличивать. Однако в том, что за слухами все же что-то стоит, он не сомневался и с досадой поглядывал на пустую кобуру, висевшую на бедре. Он был совершенно безоружен — пожалуй, впервые за все те годы, которые сохранил в памяти. Так уж сложилось, что его жизненный путь по большей части проходил за пределами закона, а люди с такой судьбой не расстаются с оружием даже во сне.
Ну да что толку теперь сокрушаться... Он машинально пожал плечами, и тут же дыхание у него перехватило от боли. Порез на плече был глубоким, кровь до сих пор текла, хотя и не так сильно, как раньше. Рана закрывалась. Смит потерял много крови — его кожаная куртка со стороны раны заскорузла, ярко-алый след, тянувшийся позади, красноречиво говорил об этом. Боль в плече все еще яростно вгрызалась в него, но уже стала притупляться, словно серая давящая пустота вокруг впитывала ее.
Он медленно переставлял ноги, спотыкаясь на неровностях, а тонущая в сумерках равнина впереди колыхалась, будто море, вздымаясь чудовищными волнами; у горизонта она сливалась с чернотой неба... Потом земля из-под ног плавно взлетела ему навстречу, и он упал в ее объятия, неожиданно оказавшиеся мягкими.
Смит открыл глаза довольно скоро — солнце все еще садилось. Полежав немного, он встал и пошел дальше. Рана перестала кровоточить, но плечо не слушалось и болезненно пульсировало, а пустоши вокруг продолжали волноваться, будто неспокойное море. В ушах шумело еще сильнее, чем прежде, и он не знал, действительно ли слышит слабые отзвуки, или ему мерещится, что ветер приносит далекий вой,— там, глубоко в пустошах, волки жалуются луне на свой неутолимый голод. Смит сам не заметил, как упал во второй
Он встал и пошел. И хотя он уже забрался гораздо дальше, чем решатся зайти преследователи, но не мог остановиться, что-то не давало ему покоя, заставляя упрямо ковылять в глубь пустошей. Теперь он уже не сомневался, что слышит вой. Завывания раздавались все ближе. Рука Смита машинально метнулась вниз, к пустой кобуре.
Ветер у него над головой разговаривал странными голосами — тонкими, дрожащими. Сделав над собой чудовищное усилие, Смит поднял голову и посмотрел вверх. Небо рассекали длинные светлые линии, повторяющие движения ветра. Перед глазами все плыло от изнеможения, но эти линии Смит видел совершенно отчетливо. Больше он ничего не разглядел, однако писклявые голоса продолжали звенеть у него в ушах. Спустя недолгое время он понял, что за ним идут — кто-то расплывчатый, невидимый в свете звезд двигался рядом, держась на расстоянии. Смит не мог различить преследователя во тьме, но знал о нем, чувствовал его злонамеренность как накатывающую с той стороны пульсацию, от которой покалывало кожу на затылке. Воображение рисовало бесформенную тень, скользящую в траве. Вой тоже приближался. Смит стиснул зубы и продолжал идти, хотя его шатало из стороны в сторону.
В третий раз он упал возле группы низкорослых деревьев и некоторое время лежал, а беспамятство накатывало на него и отступало, словно прибой. В минуты, когда сознание возвращалось, он замечал, что вой неуклонно приближается к нему через серую пустоту соленых равнин.
Смит пошел дальше. Невидимка по-прежнему преследовал его, прячась в траве, но теперь Смит почти не обращал на него внимания. Вой сменился коротким, отрывистым тявканьем в звездной ночи, и он знал, что это означает: волки напали на его след. И снова рука Смита инстинктивно метнулась к оружию, и он болезненно поморщился. Он не боялся смерти — слишком много лет ходила она рядом, слишком хорошо он знал ее в лицо. Но умереть от клыков зверя, безоружным... Из последних сил он прибавил шагу, с присвистом дыша сквозь стиснутые от боли зубы.
Тени, бесшумно скользящие по серой земле, постепенно смыкали кольцо. Они были очень осторожны, эти порождения диких земель,— держались за пределами видимости и оставались всего лишь тенями среди теней, терпеливыми, ждущими, наблюдающими. Бессильный что-либо изменить, Смит проклинал их сквозь зубы, теряя остатки дыхания и понимая, что теперь он не может позволить себе упасть. По небу перекатывались серые волны. Хрипло и зло выругавшись, Смит собрал остатки сил. Черные тени устремились на его голос.
Он шел, а слабость захлестывала его все выше — по пояс, по плечи, по подбородок — и отступала вновь, разбиваясь о неукротимую волю, которая заставляла его идти вперед. Должно быть, что-то случилось с его зрением, хотя бесцветно-стальные глаза никогда раньше не подводили его. Теперь ему мерещилось, будто среди черных силуэтов появились светлые, парящие во тьме подобно призракам...
Целую вечность он брел, спотыкаясь, при свете холодных звезд, а земля под ногами мягко вздымалась и опадала, и серая пустошь вокруг была морем, накатывавшим волнами, и бледные силуэты парили в темной пустоте вокруг...
И внезапно Смит почувствовал, что окончательно обессилел. Он понял это совершенно ясно и, пока сознание не покинуло его, поспешно заковылял к невысокому дереву, темневшему в стороне пятном черноты на фоне звездного неба. Прислонившись широкой спиной к стволу, он с вызовом повернулся к преследователям-невидимкам. Мгновение он смело смотрел в лицо опасности — а потом ствол за спиной почему-то заскользил вверх, земля всколыхнулась, Смит с проклятием упал и вцепился руками в жесткую траву.
Когда он открыл глаза, то увидел лицо, явившееся прямиком из преисподней. Женское лицо, искаженное демонической улыбкой, нависало над ним. Глаза твари светились в темноте. Сверкнули влажные белые клыки, когда она склонилась, собираясь впиться зубами ему в горло.