Черные холмы
Шрифт:
Паха Сапа уже не в первый раз видит, как это трудно — быть мужчиной.
Он трясет головой, чтобы прогнать воспоминания об изнасилованиях и похоти, о ярости взрослого мужчины, о ноже, который вспарывает животы и перерезает глотки. Он не останавливается на самодовольных воспоминаниях Шального Коня, когда тот совершает деяние славы или скачет, раскинув руки, сквозь стреляющие шеренги кавалерии и пеших солдат вазичу.
Но Паха Сапа теперь как раз перебирает громадную тугую кипу эмоционально заряженных боевых воспоминаний Т’ашунка Витко.
Он ищет в них собственную
Утром они поднимаются еще до серого рассвета, — все кашляют, все замерзли, все трясут промокшие одеяла, пончо и накидки, — и пока некоторые готовят кофе, а другие едят оставшиеся галеты, Кудрявый и три разведчика кроу жуют лишь холодные галеты. Паха Сапе они ничего не предлагают, и мальчик понимает, что они хотят извести его голодом.
Он чувствует неудобную тяжесть револьвера у себя на поясе и молится пращурам, чтобы они послали ему патроны… но в глубине души он знает, что пращуры больше не слушают его. Может быть, они замкнули слух, и молитвы всех вольных людей природы теперь не доходят до них.
— Кудрявый, я точно знаю, где сейчас Шальной Конь и его люди.
Старый уродливый кроу повторяет это на своем уродливом языке, другие разведчики смеются. Кудрявый сплевывает в грязь. Он протирает ружье длинной красной тряпкой, которую каким-то образом сумел сохранить сухой, несмотря на дождь, шедший всю ночь.
— Ты нам говно говоришь, Биле… Мальчик из грязи и воды.
— Нет. Я знаю, где прячется Шальной Конь со своими четырьмя сотнями воинов. Это не больше чем в трех часах езды отсюда.
Старый кроу не переводит это своим соплеменникам, а просто смотрит на Паха Сапу черными выпученными глазами, похожими на глаза мертвеца.
— Откуда ты можешь знать?
— Я видел его там. Я был там с ним. Все в нашем роду знают, что это то самое место, откуда Т’ашунка Витко убивает врагов из засады. Кроу, пауни, шошони, пайюта, шайенна, черноногих… даже вазичу, когда они делают глупость и преследуют его там. А вы… генерал Крук… почти что уже дошли до этого места.
— Скажи мне, Биле, где это, и Три Долгоносика или Часто Отрезает Носы дадут тебе галету, которую приберегли.
Паха Сапа трясет головой. От этого движения его чуть не рвет, сознание мутится. Голова у него по-прежнему болит, а в животе пусто. Но говорить он может.
— Нет. Я точно знаю, где Шальной Конь сегодня утром. Где он поджидает генерала Крука и всех нас. Шальной Конь и самые главные его военные вожди — Пес, Храбрый Волк, Носит Олений Чепец, даже Лягающийся Медведь. Но я тебе не скажу. Я скажу Круку через тебя.
Кудрявый щурится, глядя на него. Проходит долгое мгновение. Дождь продолжается. Длинные волосы старого кроу так промокли, что на них желтыми сгустками выступают капли медвежьего жира.
Наконец кроу запрыгивает в седло, выхватывает поводья вялой лошади Паха Сапы из рук Пьет-из-Копыта и рычит на своем женском языке:
— Садись на лошадь. Езжай за мной. Если ты соврешь генералу и назовешь не то место, где прячется Шальной Конь, то я своими руками перережу тебе горло, сниму твой скальп и отрежу яйца. И ты на это будешь смотреть, Водяной Мальчик.
Паха Сапа никогда не обращал особого внимания на отдельных вазичу, кроме черных; они все были для него на одно лицо. И, говоря по правде, большинство вазикунов, которых он видел, были мертвы.
Но лицо генерала Джорджа Крука (полное имя он узнает гораздо позднее, как и прозвище, которое дали ему апачи: Серый Лис) запоминается лучше, чем лица покойников. Военный вождь вазичу снял свою широкополую шляпу, чтобы отжать ее, а подчиненные тем временем готовят его коня к предстоящему дню езды, и Паха Сапа видит высокого человека с короткими волосами, которые растут на узкой голове неровными клочьями. Лицо генерала почернело от солнца за те долгие месяцы, что он гонялся за народом Паха Сапы, но лоб у него до странности белый. Под оттопыренными ушами начинаются бакенбарды, которые грозят в скором времени спрыгнуть с лица человека на плечи и доползти чуть ли не до груди. У генерала нет бороды, только эти разросшиеся бакенбарды, которые закрывают его щеки и сползают вниз, чтобы встретиться под маленьким подбородком. Усы у Крука — так, мелочь, захудалый мостик между двумя громадными кустами неухоженных волос.
Крохотные глаза Крука с прищуром смотрят на разведчика кроу, который подобострастно и явно смущенно проборматывает сообщение Паха Сапы, что мальчик, мол, знает, где прячется сейчас Шальной Конь.
Водянистые маленькие глаза впиваются на мгновение в Паха Сапу, потом вазикун что-то говорит Кудрявому.
Лакотский Кудрявого становится еще хуже.
— Генерал хочет знать, чего ты хочешь? — лепечет он. — Почему ты говоришь это? Что ты хочешь за это получить?
Паха Сапа настолько голоден и истощен, что он без страха смотрит на вазикуна. Всего несколько дней назад он, Паха Сапа, стоял в руке одного из шести пращуров и говорил с ними. Неужели он будет бояться генерала вазикуна?
Он говорит правду.
— Я не хочу ничего. Я просто хочу сообщить вам, где засел в засаде Шальной Конь.
Это почти что правда. Но Паха Сапа все же хочет кое-чего для себя. Он хочет умереть.
Он взвесил все варианты. Сильно Хромает внушил мальчику великое отвращение к самой мысли о самоубийстве. Конечно, Паха Сапа может попытаться бежать на своей вялой лошади, и Кудрявый, какой-нибудь другой кроу или солдат вазичу окажут ему эту услугу и пристрелят его. Но это не нравится Паха Сапе. Не нравится после видения больших каменных голов.