Черные кипарисы
Шрифт:
— Что-то я не помню тебя… Ну давай…
Аня сунула ей в руку рубль, и та скрылась со своей тележкой на шарикоподшипниках в двери кинотеатра, которая тотчас была закрыта изнутри на тяжелый крюк. Однако не прошло и пяти минут, как крюк снова заскрежетал, дверь приотворилась и в щель незаметно просунулись два билета и сдача.
— Спасибо! Я вам так благодарна! — зашептала Аня и вне себя от гордости за свою ловкость и находчивость выбралась из толчеи и подлетела к Ване, который стоял у платана.
— Порядок! —
Ваня восхищенно покачал головой:
— Ну и оперативная ты!
Аню понесло еще дальше:
— А ты что думал? Думал, я так себе, ни то ни се? Ты еще не знаешь меня!
— Вполне возможно, — сказал Ваня очень серьезно и рассмеялся. — А какая ты еще бываешь?
— Я, Вань, очень разная… — Она тоже засмеялась, но остановиться уже не смогла и продолжала: — В общем, я неисправимая… Я грубиянка, озорница, драчунья и горячо советую тебе не водиться со мной…
Ваня улыбнулся и опять как-то странно, в тротуар, на котором они стояли, и опять сунул руку в карман и долго не вытаскивал ее.
— Ну идем, скоро начало. — Аня снова взяла его за локоть.
В фойе кинотеатра было тесно и душно, Ане захотелось мороженого или лимонада, но у нее не было ни копейки, а снова просить у Вани денег было совестно. Их толкали со всех сторон, оглушали говором и смехом, но им это не мешало. Ведь и они оглушали других своим говором и своим смехом, потому что им было над чем посмеяться и о чем поговорить. Аня только боялась одного: как бы с ее губ невзначай не сорвалось имя Феликса — Ване будет так неприятно; однако, судя по его лицу, он совсем забыл о том, что было вчера.
А потом был темный зал, светящийся экран, тишина и сдержанное дыхание зрителей. И снова из пены и брызг холодного осеннего моря всплыли, равняясь друг к другу, как военные моряки в строю, суровые буквы: «Черные кипарисы». И снова было все то, от чего уже раз сжималось сердце Ани. И сейчас оно сжималось еще сильней.
Из зала их вынес поток зрителей. Ваня был тих, но глаза его возбужденно блестели. Аня боялась спросить его, понравилась ли ему картина, и не хотела первая высказывать свое мнение. Один раз уже сделала эго — и что получилось?
— Да, — задумчиво сказал Ваня, когда они оторвались от потока зрителей. — Были дела в вашем Скалистом…
— И знаешь, — торопясь и захлебываясь, начала Аня, — когда снимали высадку десанта у памятника погибшим морякам, где когда-то их выбрасывали по-настоящему, памятник прикрыли специальными щитами, чтоб не мешал съемке, ведь тогда его не было, все моряки были еще живы…
И вдруг Аня увидела Калугина, и на этот раз не одного, а с сыном, насупленным, рослым, белоголовым мальчишкой: толпа курортников и местных жителей несла их из двери. Аня прямо задрожала вся, заметив их, и быстро зашептала Ване:
— Смотри, смотри! Да не туда, левей, видишь — человек со светлыми волосами…
Но Ваня не видел его, и Аня, коснувшись пальцами его широкого теплого затылка, стала поворачивать голову в нужном направлении, но скоро Калугин с сыном пропал, исчез в толпе, как иголка в стогу сена…
Аня даже обиделась на Ваню.
— Слепой ты — вот кто! Это ведь живой моряк из того десанта! Когда я первый раз смотрела картину, он тоже был…
— Ну где же он? Где? — Они стали шнырять среди выходивших, но так и не увидели Калугина.
— В другой раз покажу, он здесь живет, на Канатной улице, — успокоила его Аня, — пойдем к морю… Я тебе расскажу, как снимался фильм и что не вошло в него…
— Пойдем, — обрадовался Ваня.
Они прошли по Центральной улице вперед, свернули влево, в узкий зеленый, пахнущий цветущей акацией проулок, и вышли к морю, туда, где на вечном посту, храня память о погибших моряках, неподвижно стояли строгие темные деревья.
— Ваня, а почему так называется картина? Никак не могу понять…
— Это ж кодовое название операции… — сказал Ваня. — Ну засекреченное, зашифрованное, чтобы враг не догадался… Как нашим было тяжело, но они пошли на все. Вот это люди!.. Вряд ли кто-нибудь останется в живых…
— Один останется. А может, еще кто-то остался, но пока что неизвестно.
Они сошли вниз и сели на гальку. Галька еще не остыла.
Огромное красное солнце садилось за горы, и все море было в ярких огненных полосах.
Минут пять Ваня смотрел на море и молчал. Потом полез в карман и вынул толстый пакет из черной бумаги.
— А здесь и ты получилась, и ничего, мисс Скалистая!
Аня вдруг вся вспыхнула, до того нелепо это прозвучало здесь, у моря, на теплой еще гальке, после этой картины, рядом с Ваней…
— Да брось ты! Как тебе не стыдно! Артем посмеялся, а ты…
Ваня вытащил из пакета большую пачку фотокарточек и стал выбирать из нее некоторые и показывать ей. Тут были и они, Аня с Лидой, и Дима с Аркашей, все их ребята среди скал и на Горе Ветров, и виды моря — на одном едва заметная тоненькая, как тире, подводная лодка в белых бурунах и многое-многое другое…
Ваня отобрал карточки, где была снята Аня, и отдал ей.
Аня взяла их и увидела, что Ваня рассматривает карточку, на которой Феликс с громадным рюкзаком стоит на отвесной стене. Что это он? Аня отвернулась, чтобы Ваня не знал, что она видела карточку: может, он захочет сейчас же порвать ее на мелкие кусочки и бросить на ветер. И пусть рвет, пусть бросает.
Ваня не порвал карточку.
— Завтра отнесу ему, — сказал он, — ведь ваш Феликс необычный.
— Ну да, скажешь чего! — закричала Аня. — Он — воображала и пижон. Он бессовестный!