Черные Мантии
Шрифт:
Жозефа под именем Олимпии выходит замуж за молодого ростовщика Вердье, который предъявляет ей фальшивое свидетельство о смерти ее первого мужа. Фра Дьяволо под именем полковника Тобозо стал церковным старостой в этом приходе. Родольфо теперь прозывается Медок; он по-прежнему жаждет отомстить Паоло.
Звонят свадебные колокола. Юные девы несут цветы. Из долгих странствий возвращается усталый Паоло. Он рассказывает о тех препятствиях, которые пришлось ему преодолеть, чтобы попасть в Париж. Он входит в церковь. Раздается крик. Со словами: «Это она!» – Паоло падает на церковные ступени. Появляется Родольфо. Внимательно вглядевшись в лежащего без сознания Паоло, он злобно восклицает: «Это он!» Родольфо втаскивает Паоло в карету и со словами: «О, моя месть!» – увозит. Свадебная процессия выходит из церкви; радостные юные девы обрывают лепестки цветов и осыпают ими новобрачных.
5-я картина: дом церковного старосты на улице Терезы.
Фра Дьяволо, устав от жизни, полной опасностей, превратился в мирного буржуа. Но под прикрытием благотворительности он продолжает творить свои черные дела. К нему привозят бесчувственного Паоло. Родольфо хочет тут же прикончить его, ибо по корсиканскому обычаю он объявил ему вендетту. Фра Дьяволо замечает, что решительность отнюдь не противоречит осмотрительности. Появляется Фаншетта (мадемуазель Тальма-Россиньоль; условия ее контракта предусматривают, что она обязана играть роли дам и девиц в возрасте от десяти до шестидесяти лет). Фаншетта смеется над Родольфо, ласкает церковного старосту, возвращает к жизни Паоло. Церковному старосте известно все; он призывает Паоло к благоразумию: брак его жены уже свершился. Он помогает Паоло перебраться в Англию. Но благодаря его связям с преступным миром Паоло арестовывают и приговаривают к повешению. Почему же скромный церковный староста пользуется таким влиянием среди преступников? Он – главарь Черных Мантий! В тот момент, когда Паоло уезжает, входит Фаншетта, укачивая на руках дитя. Все прекрасно видят, что это не кукла, потому что малыш кричит и тянет свои ручонки к двери, куда вышел его отец. Трогательная сцена. На шее малыша висит крестик матери Жозефы.
III
АНТРАКТ
– Очень мило, – заявил Алавуа, истекая потом.
– Чепуха! – сухо, словно чиркнул спичкой о коробок, процедил Санситив.
Некий серьезный критик обернулся к нему, и, приветственно улыбнувшись, поддержал:
– Вы правы, сударь, трагедии Корнеля написаны гораздо тщательнее.
– А покажут ли нам здесь историю подставного Людовика Семнадцатого? – спросила госпожа Тубан.
– Цензура! – бросил Сенситив, пожимая плечами.
Сидящему на галерке Эшалоту стало плохо, и соседи принялись приводить его в чувства. Ему совали в рот яблоки, предлагали выкурить трубочку или пожевать табаку, его буквально залили пивом и осыпали апельсинными дольками.
– Ах, как здорово он кричал! – прошептал Эшалот, вернувшийся к жизни настоятельными заботами ближних. – Этот плутишка со временем станет настоящим Лаферьером!
Спустя несколько минут появился Симилор. Благодаря обретенному источнику доходов он сильно изменился; костюм его был чист, и Симилор вполне мог сойти за торговца биноклями. Он пришел вместе с Саладеном, чья роль на сегодня была окончена. Переходя из рук в руки, малыш добрался до Эшалота, который мгновенно прижал его к сердцу. Саладен почти не подрос. Это было капризное и писклявое существо; его вытянутая голова была увенчана жестким ежиком волос цвета грязной соломы, а нахальные глаза занимали почти все лицо. Если вы хотите представить себе малыша Саладена, то советуем вам вызвать образ обезьяны или же – что еще лучше – дьявола во младенчестве.
– Ах ты мой хорошенький! – воскликнул Эшалот, покрывая Саладена поцелуями.
– Не помни мне его, – ворчал Симилор, – он дорого стоит.
Эшалот поднял малыша высоко над головой.
– Настоящий артист, – восхищенно произнес он. – Скоро мы увидим его имя отпечатанным на афише.
И с чувством добавил, обращаясь к Симилору:
– Я не претендую на его заработок, Амедей, но все же не забывай, что половина места в его сердце принадлежит мне.
Зрители же, сидящие в галерее, окружавшей партер, внимали разглагольствованиям господина Шампиона.
– Я один могу сказать вам всю правду об этом деликатном деле. В тот вечер меня обманным путем выманили из дома: мне сообщили, что моей коллекции удочек, по праву не имеющей себе равных в нашей столице, грозит огонь. Ах, а ведь я так был уверен в своем семейном окружении! – воскликнул он, бросая суровый взор на Селесту. – В истории знаменитых преступлений имеется не так уж много случаев столь тонкой, я бы даже сказал, научной разработки ограбления. Разумеется, после случившегося двери моего жилища были опечатаны, и мне пришлось ночевать в гостинице. Кассу открыли только на следующий день, в присутствии нашего патрона Мишеля. Тогда еще никто не знал, кем он приходится семейству Шварц. Но у него была доверенность от госпожи баронессы, которая согласно составленному по всей форме завещанию барона унаследовала состояние покойного, кроме тех сумм, что были завещаны мадемуазель Бланш. Как известно, сейчас мадемуазель Бланш является супругой нашего дорогого господина Мориса Шварца. О, что за страшное зрелище предстало перед глазами тех, кто пришел открывать сейф! Всюду налипли клочья ткани с приставшими к ним кусками человеческой плоти, торчали раздробленные кости, пол был залит кровью. Вам, несомненно, известно, что господин Лекок, предполагаемый глава ассоциации Черные Мантии, по сути, был гильотинирован острым как бритва краем сейфа. Люди искусства находят сей факт весьма примечательным и объясняют его вот как: сейф, сконструированный для совершенно иного употребления, сработал наподобие ножниц. Да, именно: сработал наподобие ножниц, люди искусства употребили в точности это самое выражение. Так что если желаете, можете зайти ко мне как-нибудь утром, я вам все покажу, и вы сами убедитесь, из какой высокопрочной стали сделан этот сейф. Края его режут, как бритва, и когда есть время, мы развлекаемся тем, что перерезаем ими разные ненужные вещицы. Для тех, кто пожелает ознакомиться, я собрал целую коллекцию таких вот разрезанных штучек. Но что самое удивительное, так это то, что под трупом господина Лекока были найдены четыре пачки фальшивых банковских билетов, совершенно неотличимых от настоящих! Я сам держал их в руках и долго спрашивал себя, не помутилось ли у меня зрение. Таких банкнот там было на сумму в четыре миллиона!
– Четыре миллиона! – эхом отозвалась галерея.
Господин Шампион продолжал:
– А помните, как тремя днями раньше этих ужасных событий, в тот воскресный вечер, когда мы вместе возвращались в омнибусе из Ливри, у нас были позаимствованы…
– Мой носовой платок! – мгновенно откликнулась госпожа Бло.
– И чудесная шкатулка, принадлежащая госпоже Шампион, которая стоила целых восемьдесят франков, не говоря уж о моем собственном портфеле. Теперь-то я подозреваю…
– Я заметил, – вставил господин Туранжо, – что в Париже как-то не принято жаловаться на воров.
– Ну и разболтались же вы! – прибавила вдова судебного пристава. – Того и гляди сами разбежитесь ловить Черные Мантии!
– Отныне никто больше не услышит от меня ни слова! – обиженно воскликнул господин Шампион. – Рыба нема, и в этом ее сила. Я же позволю себе дополнить свой рассказ одной лишь маленькой подробностью, чтобы вы смогли наглядно убедиться в дьявольской хитрости этого мошенника. Как вам известно, у меня был пес по кличке Медор, которому я полностью доверял. Когда же случились вышеупомянутые прискорбные события, меня необычайно удивило, что он не залаял. Когда же на следующий день я отправился покормить своего любимца, я увидел, что его подменили собакой той же породы, но только… чучелом…
IV
ДРАМА
– Пи…уить! Этим условным знаком пользуются воры в мелодрамах, подзывая друг друга. Они боятся, как бы их вдруг не перепутали с положительными героями. Под акведуком, сооруженным в эпоху римского владычества, находится глубокое подземелье. Там, среди людей, не способных обучить мальчика ничему хорошему, и вырос Эдуар, сын Жозефы. Пи…уить!
– Пи…уить!
Лелея преступные замыслы, бандиты вводят его в дом барона Вердье. Его любовные интрижки с графиней Фра Дьяволо, роль которой доверена мадемуазель Тальма-Россиньоль. Эдуару отказывают от дома, ибо барон терзается муками ревности. Бриллиантовые пуговицы. Бурная сцена между Олимпией Вердье, бывшей женой Паоло, и юной инженю Софи.
Все эти события представлены в трех картинах. В четвертой картине мы переносимся под мосты Парижа, декорация нарисована все тем же неизвестным живописцем. Графиня Фра Дьяволо исполняет песенку о грязи; невероятный успех. Вокруг ни одного жандарма.
Трехлапый тщательно маскируется и наблюдает за всеми, однако с благородными намерениями. Он хочет раздобыть удавку Милосердия. Честолюбивый Медок (не кто иной, как Родольфо) имеет ту же цель; для ее достижения он воздвигает горы лжи и завлекает в ловушку барона Вердье. Пробуждение чувств: Эдуар и Софи, чистая любовь. Почтенная старушка мать, желающая оплатить свои долги.