Черные Мантии
Шрифт:
Впрочем, она вполне могла обойтись и без титула мужа – полковник Боццо-Корона, знаменитый филантроп, как дружно называли его все газеты, чей дворец, расположенный на улице Терезы, мог считаться настоящих хранилищем многих шедевров, приходился ей дедом.
Банкир Шварц имел финансовые отношения с полковником, доверенным лицом которого выступал господин Лекок. Странные происходят вещи в Париже с некоторыми репутациями! Трубным голосом возвещалось о добродетелях полковника Боццо-Короны, газеты наперебой распевали ему дифирамбы, правда, сильно смахивающие на медицинские бюллетени, – полковник был стар, как Мафусаил, что обеспечивало ему дополнительное почтение. При всем том некие сомнительные волны расходились от этой громкой славы добролюбца и филантропа.
У полковника было на Корсике обширное поместье, расположенное в окрестностях Сартэна, доставшееся ему от жены, умершей более полувека назад.
Чуть ли не официальное признание, которым Париж окружил столетнего старца, подточенное смутными, не нашедшими четкой формулы подозрениями, бросало двойной отсвет на красавицу графиню. Тайна лишь усугубляла ее очарование. Ни один голос не поднимался никогда, чтобы обвинить в чем-либо графиню Корона, однако имелось достаточное количество охотников, готовых выступить на ее защиту: с энтузиазмом говорилось о законности ее богатства и о прочности ее положения. Похвалы в адрес графини звучали ответом на неведомо откуда исходившие клеветнические слухи.
Господин Лекок относился к ней с отеческой фамильярностью, свойственной нотариусам и советникам богатых домов. Она отвечала ему холодной вежливостью, под которой угадывался немалый страх, если не сказать ненависть.
Через месяц после ночного визита, о котором мы рассказали, в доме Шварцев, по видимости спокойном, проницательный наблюдатель мог бы высмотреть много любопытных нюансов. Между Мишелем и баронессой установились отношения, какие бывали некогда в старинных замках между их владелицами и верными пажами. Чувство более живое, хотя и не столь платоническое, влекло нашего героя к графине Корона, блиставшей остроумием и красотой. Эдме Лебер бледнела и сокрушалась. Детский роман, наивный пролог которого нам известен, потихоньку развивался: единственной женщиной в мире, перед которой робел Мишель, была Эдме. Он еще не разобрался в характере своего чувства, но Эдме, раньше повзрослевшая и не столь разбросанная, лучше знала, что происходит в ее сердце.
Господин Шварц все увеличивал объем своих дел и зарабатывал бешеные деньги. Благосклонность баронессы к Мишелю не ускользнула от его внимания. Он ревновал и безуспешно выискивал черные пятна в поведении супруги. Бланш превращалась в барышню. Мишель остепенился, стал серьезным и честолюбивым, симптом, по мнению господина Шварца, тревожный. Впрочем, его теперь тревожило все. Бедняге слишком везло в коммерческих играх, дерзкое денежное счастье пугало его.
Собственно говоря, что случилось? Годами он ставил в вину баронессе ее холодность к своему Мишелю. Послушная супруга стала поглядывать на его фаворита менее холодно. О чем беспокоиться?
Однако барон беспокоился – предательство Мирабель оставило в его душе неизгладимый след. В голову приходили кошмарные мысли: ему казалось, что баронесса вот-вот вмешается в жаркий флирт между Мишелем и прекрасной графиней.
Однажды ночью (признаться, нам даже рассказывать об этом неловко), когда баронесса уехала на бал, он ввел в спальню своей жены постороннего. Господин Лекок обладал богатейшим набором талантов, и барон оказал ему опасное доверие, какое редко выпадает на долю людей порядочных. Гость его, бывший сотрудник фирмы «Бертье и К°», разбирался в замках лучше любого слесаря. Средний ящичек секретера, спрятавший крохотную замочную скважину в самом сердце букетика анютиных глазок, составленного из топазов и аметистов, был обнюхан, обсмотрен, общупан по всем правилам искусства. Лекок объявил, что замок с секретом.
Чем неблаговиднее уловки проникнуть в тайну, тем они увлекательнее – у людей скрытных ревность часто похожа на лихорадку. При этом господин Шварц продолжал верить жене, подозрения одолевали его только в моменты слабости. К тому же тайные коварства совершались им отчасти из любознательности. Благосклонность его к Мишелю, как ни странно, все возрастала. Барон был человеком хитроумным и возлагал большие надежды на одну идею, казавшуюся ему панацеей от всех бед. Идея эта была ненова, она медленно дозревала в нем все это время. Как только нашлась точная формула, он подобно выскочившему из ванны Архимеду, осененный, примчался в комнату жены со словами:
– Поженить Мишеля и Бланш! Согласна?
Конечно, он устраивал ей проверку, но вместе с тем предлагал на рассмотрение солидный проект. Баронесса, бледная и спокойная, как всегда, мягко ответила:
– Это невозможно.
Господин Шварц стал допытываться – почему.
Не потому ли, что баронесса открыла двери своего дома для графини Корона? Во всяком случае, это могло служить хоть каким-то ответом.
Барон был огорчен, но от борьбы за свою идею не отступился. Было в этой истории еще одно лицо, огорченное не меньше барона. В силу какого-то неписаного договора Эдме Лебер привыкла считать Мишеля своей собственностью. И вот прямо у нее на глазах на него претендовали баронесса, графиня и Бланш. Про нее, Эдме, даже речи не заходило.
Борьба имела плачевный исход: Мишель, покинув дом Шварцев, удалился в изгнание. Людей, подобных барону, злыми не назовешь, пожалуй, по-своему они даже добры и редко делают зло из чистой любви к нему, однако в случаях деликатных они действуют, что называется, по-медвежьи. Изгнание нашего героя произошло тихо, пристойно, но жестоко. Окружающие во всем обвинили Мишеля, да и сам он отчасти склонен был упрекать себя в черной неблагодарности. Со стороны казалось, что это Мишель покинул господина Шварца, который имел великодушие не слишком обижаться на его уход.
Более того, банкир по разным поводам давал свидетельства в пользу своего бывшего фаворита, по стилю напоминающие те, какими осчастливливают хозяева неугодных слуг: на руку, дескать, довольно чист. С таким свидетельством можно искать работу очень долго. Финансовая сфера, где банкир Шварц считался звездой, была для Мишеля закрыта – по его делу был вынесен строгий приговор: «Дыма без огня не бывает».
Биржевые сплетники пытались присочинить конец к роману, где баронессе Шварц отводилась роль вполне пристойная, но все-таки с учетом того, что дыма без огня не бывает. Господин Лекок резюмировал случившееся так: «С Мишелем покончено». А он знал в подобных делах толк, как никто другой в нашей Франции.
XV
СТРАННАЯ ИСТОРИЯ АЛМАЗНОЙ ПОДВЕСКИ
В наше время все осведомлены обо всем, и гораздо лучше скрипящих пером бедолаг. Смазливые молодцы, обслуживающие дам в модной лавке, досконально знают, что собой представляет высший свет. Высший свет теперь доступен всему свету, потому наши попытки определить его не только излишни, но и неуместны.
К тому же, по правде сказать, высшему свету нечего делать в этой истории о разбойниках, рассказанной спокойно и честно, без воровского жаргона и благородных клятв. До сих пор не появлялось в нашем рассказе ни особой грязи, ни особо пышных гербов, хотя принято считать, что грязь существует именно для, заляпывания гербов. Я опасаюсь навлечь на себя обвинения в непростительной пошлости за то, что по пути не оскорбил ни одного собора или дворца. Хуже того: на чистую воду не выведен еще ни один член прокуратуры, зеленоватый и желчный, прячущий под черной мантией аптечный набор отравных страстей.