Черные Мантии
Шрифт:
Единственная дверь – ведущая в комнату Мишеля – выкрашена в темно-коричневый цвет и напоминает школьную доску. На ней мелом выведено эффектное заглавие будущего шедевра:
«ЧЕРНЫЕ МАНТИИ»
Действующие лица:
Олимпия Вердье, светская львица, 35лет;
Софи, влюбленная барышня, 18лет;
Маркиза Житана, жанровая роль, возраст ad libitum; [14]
Ааьба, инженю [15] , 15-16лет, дочь Олимпии Вердье;
Молодчик Черных Мантий (роль для Мелинга);
14
По желанию, по выбору, как угодно (лат.).
15
Актриса, играющая роли простодушной, наивной девушки.
Вердье, миллионер-парвеню, муж: Олимпии, эльзасский акцент;
Господин Медок (переделанный Видок), жанровая роль, весьма и весьма интересная;
Эдуард, первый любовник, 20 – 25лет;
Комики.
Это уже кое-что – иметь такое заглавие и столько действующих лиц. Остальное придет с Божьей помощью.
В тот момент, когда мы отважились войти в санктуарий, двое авторов пребывали в состоянии лихорадочного возбуждения, вызванного отнюдь не содержимым графина, а флюидами святого искусства. Они спорили пылко и ожесточенно, человек несведующий мог бы забояться катастрофического исхода.
– Это бурлескно! – негодовал хорошенькой Морис.
– Вот еще, бурлескно!
– Бурлескно насквозь! Я утверждаю это!
– А я утверждаю, – вскричал Этьен, запуская пятерню в курчавые волосы, – что в этом главное. Это держит пьесу, делает ее прочной. Как монумент! Как собор!
Морис пожал плечами и презрительно бросил:
– Понимал бы ты что в этом деле!
Этьен с яростью необычайной вскинул правую ногу, но, как оказалось, только для того, чтобы поместить ее на столе, между чернильницей и графином.
– Честное слово, – начал он сострадательным тоном, – ты просто уморителен со своим профессорским видом… Ты что, знаешь больше меня?
– Вот именно, дорогой мой.
– И где же ты все это узнал?
– Не в той школе, в которую ходил ты, это уж точно. Ты видишь только костяк, схему…
– А ты вообще ничего не видишь!
Высказавшись таким образом, Этьен испустил крик и подпрыгнул, словно его кольнуло в зад выскочившим из стула кинжалом.
– Идея! – взревел он, отбрасывая свои кудри назад. Морис постарался принять равнодушный вид, но дети всегда проигрывают в этой игре – любопытство одержало верх.
– Выкладывай свою идею! – разрешил он, кривя розовые, как у юной девицы, губы.
Этьен принял вдохновенный вид и изрек торжественно:
– Я предлагаю сделать Софи сестрой Эдуарда!
И тут же поспешно опроверг самого себя:
– Нет, можно сделать лучше, голова у меня прямо пухнет от идей! Давай сделаем Эдуарда сыном Олимпии Вердье!
– Слишком взрослый, – возразил Морис. – Она у нас дама без возраста.
– И пускай себе будет без возраста. Вспомни-ка свою тетушку Шварц! В двадцать пять лет немногим удается выглядеть как она!.. Что, не правда?
– Правда, но не в этом дело, мой бедный мальчик, – глубокомысленно вымолвил Морис. – До тех пор пока ты будешь абстрагироваться от искусства…
– Да с чего оно у тебя берется, это самое искусство? – покраснел от злости Этьен.
– С натуры.
– А у тебя есть на что пообедать завтра?
– Речь не о том…
– А о чем, черт возьми? Да пропади оно пропадом твое искусство! Будешь ты писать драму или нет?
Морис взял стакан и грациозно покачивал его, словно в нем играло шампанское.
– Я хочу славы! – гордо заявил он, в свой черед впадая в одушевление. – Я сплету из нее блестящий венок для своей любимой кузины Бланш. Я хочу аплодисментов всего мира, чтобы их слышала она. Я хочу лавров всей земли, чтобы устелить ими ее путь. Я хочу победить, слышишь ты, только для того, чтобы бросить победу к ее ногам! Я пишу стихи не ради стихов и, уж разумеется, не ради того, чтобы золотишко бренчало в моем пустом кошельке. Что мне в золоте? Поэзия нужна мне, чтобы любить и быть любимым, чтобы воспевать мое божество, чтобы воскурять фимиам моему идолу…
– Решил посмешить публику? – прервал его Этьен. – Что ж, одна такая тирада в кальсонах, и зал просто помрет со смеху!
– Я могу произносить по десять таких тирад в день, – с достоинством отпарировал Морис. – Я могу произнести сто таких тирад, если угодно…
– Произнеси тысячу таких тирад и уймись наконец* несчастный болтун!… В нашем рагу не хватает зайца… Лучше бы в нем не хватало соуса!
– Как ты, однако, вульгарен! – заметил Морис с легким презрением.
– Пустомеля! Возвращайся в коллеж и срывай награды за успехи в ораторском искусстве. Я сразу прикидываю, как будет выглядеть вещь на сцене. Драма – значит действие, вспомни греческий. Не мешай мне действовать, и я предоставлю тебе случай поболтать. Чего нам действительно не хватает, так это драматической ситуации, крепкой, серьезной, капитальной…
– И что же такое драматическая ситуация? – Это… это…
– Сам не знаешь!
– Знаю!.. Представь, что Софи безумно влюбляется в Эдуарда и узнает внезапно, что он ее брат… Вот!
– Бах!
– Вот ситуация!
– Если считать удар кулаком в глаз ситуацией, тогда конечно… Но я такого не признаю. Ситуация – это производная от характеров и событий.
– Когда бессмертный Шекспир создавал…
– Ты мне надоел!
– Заставить двигаться интригу быстро, ловко, заманчиво…
– О Боже мой!
– Тогда давай напишем комедию, раз ты так убиваешься по характерам. На сцену еще не выводили почетного лауреата большого конкурса: все жизнь примерный ученик, набитый знаниями, гордость своих дядюшек, образец для своего квартала, до самой кончины нежно перебирающий красоты и глубины своей знаменитой латинской речи…
Красивый рот Мориса распахнулся в угрожающе широком зевке.
– Нам никогда ничего не сделать вместе, – объявил он. – Я поэт, а ты шут гороховый.
– Благодарю, – ответил Этьен, – свободный перевод: господин Этьен Ролан мало чего умеет, а господин Морис Шварц не умеет ничего. Продано!