Черные псы пустыни
Шрифт:
— Значит, все улажено?
— Не совсем. Шамаш хочет тебя послушать. Вся надежда на то, что он тебе поверит.
— А не поверит — Кан-Пураму конец.
Изин вздохнул.
Килимон восседал посреди молитвенного зала на неудобной табуретке и пытался сосредоточиться. Мешало тело, тленная плоть. Ныла спина, затекали ноги… Он заерзал на сиденье, пытаясь устроиться поудобнее.
Последние две недели он размышлял о взаимоотношениях тела и разума, об осязаемости одного и неуловимости другого. А боги? Есть у них тела? И если есть, то похожи
Да вот беда, никак не сосредоточиться! Мысли Килимона ускользали, как вода сквозь песок. Память отказывалась служить: многое забылось, воспоминания стерлись.
Килимон тяжко вздохнул, ощущая, как выдыхаемый воздух щекочет усы. «Не волнуйся, — приказал он себе. — Успокойся, сядь поудобнее». За много лет медитации на этом самом месте он лишь несколько раз устраивался у стены и опирался на нее, но сейчас снова решился на это. Он сменил позу, вытянул перед собою ноги.
Монашки заканчивали свои молитвы. Чаще всего Килимон не обращал на них внимания. Но сейчас до него доносился шорох их шагов, он слышал, как они задувают свечи, как журчит струйка ароматического масла, заливаемого в светильник. Он почувствовал даже движение воздуха, легкий ветерок, когда одна из женщин прошла близко от него. Каждый раз, поднимая покрывало с лица, они отворачивались. Интересно, чью скромность они берегли: его или свою собственную. Его давно уже не волновала близость этих греховных сосудов.
Выполнив все предписанные процедуры, монахини одна за другой покинули молельный зал. Шорох одежды, скрип двери — и вот он остался один. С восходом солнца они снова примутся за труды. Вся работа в храме возложена на их плечи. Приготовление пищи, уборка, беседы со вдовами и молодыми матерями, уход за новорожденными и лечение приобщенных. Даже возделывание сада и ремонт помещений. Килимон иногда удивлялся, откуда у них берутся силы. Давно он уже пришел к убеждению, что женщины выносливее мужчин. Ему бы их энергию!
На мгновение показалось, что в зале абсолютно тихо. Килимон снова попытался сосредоточиться на своих думах, но тут что-то словно задело его макушку. Пожалуй, даже не прикосновение, а легкое дуновение.
Килимон открыл глаза и огляделся. Помещение освещалось факелами, закрепленными в угловых кронштейнах. Факелы горят ровным пламенем, хватит еще надолго. В юго-восточном углу, слева от двери, над факелом порхает крохотная летучая мышь.
Такие крошки обычно селятся под городскими мостами, а по ночам стаями носятся над каналами. Этот зверек метался от стены к стене, искал выход. Утомившись, прицепился к одной из потолочных балок и приступил к вечернему туалету. Тщательно очистив мордочку и уши, летучая мышь накрылась крылом и затихла. «Пример воздержания в природе», — подумал Килимон не без некоторой зависти. Завтра ее поймают и выпустят на волю, но сегодня она поможет ему в размышлениях.
И снова Килимону не удалось сосредоточиться. Лишь только он в очередной раз закрыл глаза, как раздался стук в дверь. «Странно», — подумал он. Слишком поздний час для посещений. Все знали, что он любит поразмышлять в уединении перед отходом ко сну. Но к этой помехе его уже подготовило появление летучей мыши, поэтому он чуть ли не обрадовался, увидев в приоткрытой двери голову Шамаша.
— Господин… — полувопросительно промолвил Шамаш.
Килимон поднялся, чтобы приветствовать помощника.
— Входи.
Шамаш вошел в зал. Высокий, узколицый, узкоплечий, на диво энергичный. Наследник Килимона. В храме шутили, что Шамаш на этом не остановится, что он стремится стать богом, но Килимону даже нравилась такая целеустремленность. Шамаш чрезмерно склонен к возлияниям, его дыхание всегда отдает пивом. Кроме того, любит тратить золото храма на личные нужды. Зато он популярен, все время общается с людьми в городе. При нем и залы, и хранилища храма всегда будут наполнены, любил подчеркнуть Килимон.
— Мир тебе, — степенно произнес Килимон и вытянул вперед руку. Шамаш поцеловал ладонь с обеих сторон, его колючая борода царапнула кожу.
— Прошу прощения за беспокойство, господин.
— Ничего страшного. Не ты первый.
Шамаш удивился.
— Как? — не понял он.
— Вон, посмотри-ка. — Килимон указал на летучую мышь. — Раньше тебя влетела. — Он смотрел на мышь, надеясь, что она расправит крылья, но та, похоже, уже заснула. — Мы многим обязаны этим зверькам, без них бы нас комары совсем заели. Я даже думаю, не приручить ли одну. Гоняла бы мошкару в моей комнате.
— Прошу прощения, господин, но у меня к тебе дело важное и неотложное.
— Неужто ты еще нуждаешься в моих скромных советах?
— Господин, в мире происходят ужасные события. — Шамаш махнул рукой в сторону двери, как будто эти события происходили в храмовом саду. Жест этот всколыхнул рубаху Шамаша, и Килимон увидел на шее помощника огромный амулет. Золотое солнце, серебряный полумесяц и в центре такой большой изумруд, каких Килимон еще не видел.
Килимон замер. Шамаш всегда с готовностью тратил металл, но… Неслыханно! Откуда он взял такой камень? Если этакое происходит у него под носом, что же тогда творится в городе…
— Мне кажется, что сначала следует поинтересоваться, что происходит в самом храме, — сухо заметил верховный жрец.
Шамаш опустил руку, брелок нырнул под рубаху.
— Нифилимы оставили Иссохшие Холмы, они уже в Шинаре. Идут на Кан-Пурам. Захватили Акшур, население перебили и увели в рабство.
— Откуда такие сведения? Кто тебе сказал?
— Изин и Доран.
— А ты не задался вопросом, для какой надобности жрецы Каллы распускают такие слухи?
— К ним обратился человек по имени Андер, — продолжил Шамаш, не отвечая на вопрос верховного жреца. — Они привели его ко мне. Этот человек сбежал из Дагонора и Акшура. Я видел его, слышал его рассказ. Я верю ему.
— Нифилимы… — Килимон презрительно скривил губы. — Грязепоклонники. Слышал об их боге? — Верховный жрец презрительно фыркнул. — Они с трудом одолели кенанитов. Войско у них слабое и малочисленное.
— Они захватили дикарей и гонят их перед собой. Мудро было бы…