Черные сказки железного века
Шрифт:
За рулем «Ван-Даймена» формулы «Форд-1600» в 1988 году Михаэль Шумахер одержал четыре победы.
Я лишь пытаюсь объяснить, почему меня довольно долго очень мало интересовал Михаэль Шумахер. Уж больно много было шуму по поводу его прихода в Маранелло и всей этой операции по спасению «великой Скудерии». Талантливый парень, прагматичный и, кажется, напрочь лишенный нервов — он сделан из прочнейших титановых сплавов и своего обязательно добьется, рано или поздно, думал я.
Но
Чтобы миновать ворота паддока, предъявив пропуск полицейскому, нужно сначала пробраться сквозь небольшую толпу болельщиков. Они стоят здесь часами в надежде поймать хотя бы взгляд кого-нибудь из своих любимцев — не обязательно гонщиков или начальства «конюшни», пусть распоследнего механика или повара, любого парня, облаченного в красную форму. Ферраристи! Я каждый раз борюсь с мальчишеским желанием шепнуть на ухо одному из фанатов: «Я как раз туда иду!» Глупо, конечно. Каюсь.
Джанкарло — Джанкарло Баччини, он тогда возглавлял пресс-службу — меня уже ждал. Мы покалякали о том о сем — о том, как бестолково начал чемпионат «Ювентус», о необычно душной погоде, ничего важного, — когда к столику подошел Мика Сало, вот уже в третьей гонке заменявший травмированного Шумахера.
— Привет!
— Привет!
— Почему сегодня так кисло? — пилоты «Феррари» с трудом попали первую десятку на старте, отстав от лидеров квалификации на целую вечность.
Мика сморщился, как от зубной боли:
— Да черт его знает, никак не пойму. Похоже, вся проблема в избыточной поворачиваемости. Задние колеса так и норовят выскользнуть из-под меня практически в каждом повороте...
Подошел Эдди Эрвайн — мрачнее тучи:
— Не понимаю, что произошло с прошлой недели. Во время тестов здесь — помнишь, когда Шумми в первый раз попробовал проехать — все было о'кей. За последние три гонки — никакого улучшения. Ерунда какая-то.
За соседним столиком сидели Росс Брон и главный гоночный инженер Найджел Степни. Они что-то обсуждали вполголоса — явно не рыбалку, до которой оба были большие охотники. И даже на обычно невозмутимом лице Росса, уже третий сезон возглавлявшего технический штаб Скудерии, можно было заметить некоторую растерянность.
Я никогда прежде такого не видел. Все эти ребята, одна из сильнейших гоночных команд мира, выглядели какими-то потерянными. Ни дать ни взять дети, которых без предупреждения оставили родители. Они крепятся из последних сил, но уже вот-вот разревутся. А ведь сейчас Эрвайн лидировал в чемпионате. И даже поначалу, уже в отсутствие Шумахера, этапы выигрывал. Я помню, какими красавцами они смотрелись в Барселоне в самом конце мая — собранные, сосредоточенные, готовые биться и побеждать. И вдруг — растерянность в глазах, какая-то неуверенность в каждой фразе, едва ли не в каждом взгляде. Да вы что, ребятки?
Незаметно все разошлись, в опустевшем моторхоуме мы остались вдвоем.
— Еще кофе?
— Слушай, Джанкарло, неужели все дело в Шумахере? — спросил я. — Он что, действительно так хорош?
— Он не просто хорош, — Баччини ответил сразу, как будто ждал вопроса. — Он совершенно уникален. Ты знаешь, у нас работали великие пилоты — Прост, Бергер, Манселл. Может быть, таланта, мастерства, умения у Шумахера и не больше, может даже и меньше. Но никому из этих великих, никому вообще на моей памяти в любой из гоночных «конюшен» не удавалось добиться такого, чтобы вся команда слушала своего гонщика буквально затаив дыхание. Его боготворят все — от водителей наших грузовиков до самого Монтедземоло. А с Россом у Михаэля вообще телепатическая связь. Я серьезно. Я совершенно серьезно.
В 1990
Вот с этого самого момента я и стал куда более внимательно присматриваться к Шумахеру. Странный парень. Он открытый и честный, но производит впечатление замкнутого, холодного, немногословного. Он изумительный гонщик, но, по словам таких корифеев, как Мосс или, к примеру, Стюарт, он ошибается чаще, чем это позволительно чемпиону. Его обожают механики, он может за четверть часа совершенно очаровать абсолютно незнакомого человека, однако его поступки на гоночной трассе порой вызывают бурю негодования коллег и болельщиков. Он самый настоящий супермен, небожитель с годовым доходом в семьдесят миллионов долларов — только очень земной супермен, которому всем миром можно перемывать косточки за то хотя бы, что ездит с женой по супермаркетам, выискивая продукты подешевле. Правда, интересный парень? Вот и мне так показалось.
Мальчишка никогда и не мечтал стать гонщиком. О «Формуле-1» даже не слышал. Другое дело — футбол. Или дзюдо. Бадминтон — да мало ли что еще! Семья была небогатой, но родители всегда под держивали любое увлечение сына. Ему ничего не запрещали — в полном соответствии с идеями, бродившими в умах молодежи шестидесятых, но вместе с тем пытались воспитать чувство ответственности и абсолютно четкое представление о том, что такое хорошо и что такое плохо. В четыре года Михаэль получил от отца не совсем обычный подарок: Рольфу Шумахеру пришло в голову установить на педальный автомобильчик (игрушка успела уже надоесть) мотор от мопеда. Сыну понравилось. В качестве трассы малыш облюбовал автостоянку и даже попал на страницы местной газеты: «Самый молодой в ФРГ картингист живет в Керпене!» А в пять лет Шумахер выиграл первую в жизни гонку и получил первую награду — вырезанный из дерева поршень.
С родителями Михаэль частенько ездил смотреть картинговые соревнования серьезного уровня. В восьмидесятом году в Нивеле — этот бельгийский городок расположен не так далеко от Керпена — в первый день чемпионата мира одиннадцатилетний Шумахер приметил парня в желтом шлеме, который управлял картом резко, смело и в то же время исключительно точно. На следующий день в газете Михаэль прочел имя понравившегося ему гонщика — Айртон да Силва. И с тех пор следил за успехами бразильца. И все же в школе он хвастался перед товарищами, будто бы его дядя — вратарь «Кельна» и сборной Германии Тони Шумахер.
Футбол или дзюдо? Михаэль выбирал лет до четырнадцати. Впрочем, мальчишка уже тогда отнюдь не был склонен витать в облаках — он еще и на автомеханика выучился. И все это время занимался картингом: исключительно для души, о карьере автогонщика он по-прежнему не задумывался. Чтобы помочь сыну, Рольф устроился смотрителем трассы — рядом с домом, в их родном городке Керпен, на севере Германии, неподалеку от Кельна. Лишних денег у них не было никогда, а потому — ни тебе фирменных тележек, ни доведенных до ума признанными мастерами моторов, ни особых, сверхмягких шин. Когда ребята из тех, кто побогаче, к вечеру разъезжались, на трассе оставался один Михаэль — благо, до дома было рукой подать — и, подкрепившись приготовленными фрау Шумахер сосисками, накручивал десятки и сотни кругов. Особенно много он ездил под дождем — во-первых, потому, что большинство его соперников на трассу в таких условиях предпочитали не выходить, а во-вторых, ему самому нравилось гоняться, поднимая тучи брызг, вытаскивая карт из диких заносов. Довольно скоро Михаэль понял, как нужно вести машину в «мокрой» гонке — прежде всего необходима не смелость, а осторожность. Осторожность и точный расчет.