Черные тузы
Шрифт:
Открыв дверь в квартиру, он пропустил отца вперед, сам непроизвольно задвигал носом, замешкавшись на пороге, тщательно вытер чистые ботинки о резиновый коврик и, затравленно оглядываясь на запертые двери соседей, переступил порог. Отец, быстро снявший серый плащ на теплой стеганой подкладке, включил свет, и, не дожидаясь приглашений, прошел в конец прихожей к двери ванной комнаты. Росляков быстро сбросил с плеч куртку и, не снимая обуви, затрусил за отцом, неотрывно глядя в его спину, понимая, что именно сейчас, в этот самый момент, решается что-то очень важное, наступает новой поворот в этой темной истории, а может, во
Шагнув вперед, отец протянул руку, двумя пальцами взялся за край клеенчатой занавески. Звякнули крючки на металлическом кронштейне. Отец отдернул занавеску в сторону. Росляков, решивший, что не сможет ещё хоть раз заглянуть в одутловатое, потерявшее человеческие черты, лицо Овечкина, отвернулся к рукомойнику и увидел в овальном зеркале над раковиной собственную бледную, какую-то перекошенную физиономию, показавшуюся совершенно чужой. Он на мгновение скосил глаза на отца, склонившегося над телом, и снова отвернулся.
– Ну, что там? – дав петуха, спросил Росляков.
– А что тут может быть? – вопросом на вопрос ответил отец. – Лежит человек и даже не дышит. Кстати, ты давно его видел?
– Дня три-четыре назад.
– За эти три-четыре дня он сильно изменился. Скоро течь начнет.
– Как течь?
– Ну, как текут покойники, пролежавшие несколько дней, – отец повернул голову Овечкина и стал внимательно рассматривать пулевое отверстие в правом виске. – Большая дырка.
Росляков на всякий случай, чтобы вдруг не лишиться чувств, не упасть от накатившего тяжелой удушливой волной запаха, ухватился рукой за стояк отопления и против воли, снова покосился на отца, склонившегося над ванной. Кажется, ещё минута пребывания здесь, и не останется сил бороться с собой, он действительно лишиться чувств или блеванет на этот рукомойник, на зеркало, на пол. «Господи, когда же отец закончит рассматривать этот синий труп?» – Росляков прикрыл глаза и стал дышать раскрытым ртом.
– Пистолет я в письменный стол положил, там он сейчас валяется, – сказал он.
– В письменном столе ему самое место, пистолету, – отец ещё мог шутить.
Отец выпрямился, задернул штору. Росляков, пятясь задом, вышел из ванной, прошел в кухню и, наклонившись над мойкой, долго пил воду из крана. «Если отец сейчас скажет „нет“, – думал он, – то погибло все. Журналистская карьера, благополучная жизнь, считай, все в прошлом. Но черт с ней с карьерой и этой благополучной жизнью. Если ничего нельзя исправить, пусть будет так, как скажет отец. Как он скажет – так и будет». Росляков вытер мокрые губы ладонью и упал на стул у окна. Отец, распахнув пиджак, устроился за столом, прикурил сигарету и, не выражая никаких эмоций, будто чуть ли не каждый день осматривал лежалые трупы, стал пускать дым в потолок.
– Разумеется, я сделал глупость, – Росляков старался говорить спокойно, он тоже раскрыл сигаретную пачку, заметив, как мелко дрожат пальцы. – Надо было сразу же вызывать милицию.
– Возможно, ты сделал самую разумную вещь в своей жизни.
– Ты так думаешь? – воспрял Росляков.
– Но радоваться все равно нечему, – сказал отец. – Главные заботы впереди. Мне понадобится твоя машина, пила или ножовка и острый нож.
– А зачем тебе пила?
Испытав новый приступ волнения, Росляков вдруг заговорил низким утробным голосом чревовещателя.
– А ты подумай, зачем.
– А топорик не подойдет? – Росляков откашлялся. – У меня есть довольно большой острый топорик для разделки мяса.
– Возиться придется долго, соседи могут услышать, топор не годится, – сказал отец. – Мне понадобятся ножовка и длинный острый нож. Если у тебя этого нет, езжай сейчас же, купи и вернись. Еще понадобиться фотоаппарат «Полароид». Нужно сфотографировать труп. У тебя есть фотоаппарат?
– У меня обычный, «мыльница».
– Нужен «Полароид». Не понесешь же ты отснятую пленку проявлять и печатать снимки в фотоателье.
– Мне карточки этого синяка в семейном альбоме не нужны. Нет, совсем не нужны.
– И мне они не нужны. Что за фрукт этот Овечкин, мы не знаем, но совесть его точно не чиста. Ушел ли он из жизни по собственной инициативе или ему помогли, мы тоже не знаем. По одному пулевому отверстию в виске это не определить. Возможно, Овечкина будут искать. Живого для того, чтобы убить. А мертвого для того, чтобы убедиться в том, что он действительно мертв. Фотографии могут пригодиться.
– Я сейчас же куплю «Полароид», – кивнул Росляков. – Что ещё нужно?
– Пассатижи и бритва.
– А это ещё зачем?
Теперь Рослякову показалось, что у него кружится голова, что поднялась температура.
– Ну, если ты хочешь знать подробности, скажу, – отец погасил сигарету в пепельнице. – Наша задача – удалить все лишнее. А пассатижи или клещи нужны, чтобы удалить Овечкину зубы. Бритва для того, чтобы срезать с тела родимые пятна, бородавки, татуировки и всякое такое. По зубам, родинкам или бородавкам судебные эксперты могут идентифицировать труп. А это плохо, совсем плохо, если труп, вернее, то, что от него останется, идентифицируют и установят личность Овечкина. Ниточка потянется прямо к нам. Теперь понял?
Росляков, вжавшись в стул, вздрагивал от слов отца, как от ударов.
– Теперь понял, – кивнул он и задал обжигающий душу вопрос. – Я должен буду тебе помогать? Ну, в этой операции? На подхвате, инструменты подавать и все такое?
– В этой операции? – переспросил отец и усмехнулся. – Ты еле на стуле сидишь, того и гляди, с него свалишься. Какая уж от тебя помощь. Помрешь чего доброго со страху во время этой, как ты выражаешься, операции. И что мне тогда делать с двумя трупами, твоим и Овечкина? У тебя хоть деньги есть?
– Есть, – закивал Росляков.
– Тогда езжай за покупками, – сказал отец. – Вернешься, оставишь мне машину и отправишься ночевать к своей матери. Все, топай. И не трясись ты. Что случилось, то случилось. Нужно думать, как жить дальше.
– А как ты себя чувствуешь? – запоздало вспомнил Росляков.
– Нормально, сегодня нормально, – отец почему-то нахмурился.
Глава девятая
Васильев, то и дело поглядывая на наручные часы, томился в приемной Марьясова уже более часа. Он успел пролистать два иллюстрированных журнала и несколько вчерашних газет, сложенных стопкой на низком столике. Кожаный диван, стоило Васильеву поменять позу, жалобно поскрипывал. Секретарша Верочка, безмолвная, как дохлая рыба, с постной физиономией печатала на машинке какие-то деловые бумаги, она, видимо, тоже скучала за работой, часто отворачиваясь к окну, прикрывая рот ладонью, зевала, и снова приемную оглашал треск машинки.