Черные тузы
Шрифт:
– Климов планировал шантажировать этих людей?
– Не знаю, с какой целью он записывал эти вещи, – Балашов прикурил сигарету. – Тех двух банкиров шантажировать не имеет смысла. Чем грозит им это, так сказать, разоблачение? Их не снимут с должностей, и вообще никаких серьезных неприятностей на работе не будет. Они могут позволить себе дорогих проституток и всякие экзотические причуды. В крайнем случае, семейный скандал – вот по большому счету и все последствия. Другое дело член правительства. Понимаете разницу, тонкость понимаете? Что может позволить себе предприниматель, того не может позволить себе чиновник высшего ранга. Если кассета попадет на телевидение, с неё нашлепают газетных фотографий… Ну, об этом и подумать страшно. Для члена правительства этот скандал не только погубленная репутация, конец политической карьеры. Это настоящая катастрофа. И вообще все это дурно пахнет. Это не образное выражение. Это пахнет отставкой всего правительства, политическим кризисом пахнет. Теперь понимаете?
– Теперь понимаю, – спросив разрешения, Аверинцев закурил. – Анекдотичная ситуация: чуть ли не судьба страны находится в руках какой-то сомнительной личности, в руках Овечкина. Забавно.
– Вот именно, в руках сомнительно личности, – Балашов погрозил кому-то указательным пальцем. – Я пытался разузнать, что он за человек, что за личность. Навел об Овечкине справки.
– Кстати, вы и обо мне навели справки? – перебил Аверинцев.
– Разумеется, и о вас навел справки. Нужно представлять, с кем имеешь дело. Тем более такое деликатное. Но результаты проверки Овечкина меня здорово разочаровали. Только один Краско о нем хорошо отозвался. О покойных плохо не говорят. И все же… Карточный игрок, жадный, нечистоплотный человек. Занимал какие-то должности в карликовых фирмах, запутался в долгах, в женщинах. Одного я не мог понять, как получилось, что такие записи очутились в руках Овечкина?
– Это я могу объяснить, – Аверинцев погасил окурок и закрыл пепельницу. – Климов, смываясь с казенными деньгами, оставил видеокассеты своему хорошему знакомому Марьясову. Чтобы тот через знакомого дипломата вывез их за границу. Овечкин просто украл кассеты. Точнее он украл кейс, в котором они находились. Возможно, он думал, что в кейсе деньги или ценные вещи. Он был рад любому улову. Овечкин был в панике, он плохо контролировал себя. Прошли все сроки по выплатам карточных долгов, бандиты поставили его на деньги. И все шло к трагической развязке. Овечкин сумел открыть кодовый замок краденого чемодана. Видимо, результат его разочаровал, какие-то кассеты… Но он посмотрел записи – и ахнул. Предстояло найти покупателя. Но задача оказалась не из легких. Овечкин очень маленький человек, нет высоких связей, знакомств. Тогда он вспоминает о старом приятеле, партнере по преферансу Краско, а тот дает ему ваш телефон и свои лестные рекомендации.
– Судьба играет человеком, – глубокомысленно заметил Балашов, тронул за плечо водителя. – Покатай нас немного по Москве.
– Почему же вы отказались приобрести эти записи? – Аверинцев наблюдал через боковое стекло, как машина развернулась вокруг Лубянской площади и поехала к Охотному ряду. – Сами говорите, цена сходная.
– Был соблазн их купить, – признался Балашов. – Да, было такое движение души. Но я привык сначала думать, а уж только потом что-то делать. В отличии, скажем, от нашего общего знакомого Краско. Он хороший человек. Но Краско не слишком разборчив в знакомствах. Поэтому сейчас он директор склада, а не управляющий банка. Я занимаюсь серьезным бизнесом, я дорожу репутацией. Я не шантажирую членов правительства. Короче, я все взвесил и решил: эти кассеты – лишняя головная боль. Когда на следующее утро Овечкин позвони мне, я отказался. Вежливо, но твердо отказался. Я и предположить не мог, что человек покончит с собой…
– А если бы вы знали, что ваш отказ приведет к трагическим последствиям?
– Все рано бы отказался, – Балашов пожал плечами. – Я ему не мать родная. А дело спасения утопающих, сами знаете… Краско сказал, что кассеты находятся у вас. Получили их по наследству?
– Овечкин покончил с собой на квартире моего сына, – пояснил Аверинцев, но в подробности вдаваться не стал. – Так кассеты попали ко мне.
– Они у вас с собой?
Аверинцев показал пальцем на спортивную сумку, лежавшую на коленях.
– Если вы готовы их продать, я куплю.
– А почему вы поменяли решение?
– После вашего звонка я долго думал, – Балашов скрестил руки на груди и закинул голову назад. – Посоветовался с коллегами, узнал общее мнение. Короче, люди моего круга заинтересованы в том, чтобы этого скандала не было. Мы не хотим, чтобы с этими кассетами вы побежали в желтую газетенку или журнал, нужно замять скандал в зародыше. Эти потрясения никому не нужны. Тем двум банкирам, что сняты на видео, не нужны даже семейные скандалы. Дешевле заплатить вам. Мой эксперт проверит, подлинные записи вы мне привезли или их копии. Если это оригиналы, можем рассчитаться на месте. Я дам вам ту цену, которую просил Овечкин. Устраивает?
– Сколько именно он просил?
Балашов назвал сумму.
– Однако у него и аппетит, – Аверинцев почесал затылок. – А вы сказали, что сумма незначительная.
– Для обычного человека, для обывателя – целое состояние, – поправил себя Балашов. – Но для солидного банка, это не деньги, а птичий корм. Банкиры, снятые в компании этого члена правительства мои хорошие знакомые. Можно сказать, друзья, если бы понятия о дружбе распространялись на бизнесменов. Мои издержки будут возмещены. Итак, вы согласны?
– Что вы станете делать с записями?
– Уничтожу их.
– Или положите в сейф до лучших времен?
– Скорее всего, уничтожу. Так спокойнее. Так вы согласны?
– Согласен, – Аверинцев улыбнулся. – Вы откроете в банке счет на имя моего сына. Поместите на этот счет деньги – и пленки ваши.
– Договорились, – Балашов протянул Аверинцеву руку.
Следователь областной прокуратуры Зыков выглянул в окно рабочего кабинета и подумал, что весна безбожно опаздывает. Вид Бульварного кольца навевал гнетущее уныние. Серая утренняя мгла, снег вперемежку с дождем. Зыков улыбнулся своим мыслям и пошевелил плечам под шерстяным, плотно обтягивающим плечи пиджаком. В эту минуту все капризы погоды казались капризами приятными, в душе Зыкова бушевала весна. Он вернулся к письменному столу, включил лампу.
Кто бы мог подумать, дело об убийстве Овечкина, дело, которое грозило стать «висяком», жирным невыводимым пятном на чистой карьере молодого следователя, получит такое неожиданное продолжение. Нет, о столь благоприятном, даже удивительном повороте событий, и мечтать нельзя было.
В прошлую субботу на одном из московских вокзалов лейтенантом милиции Ложкиным был застрелен некто Трегубович, неделю назад объявленный в федеральный розыск. Зыков опустил голову к бумагам. Вот рапорт Ложкина, составленный на имя начальника отделения милиции. «Довожу до вашего сведения, что сегодня в одиннадцать тридцать утра мною совместно с сержантом милиции Соловейко была предпринята попытка проверки документов у гражданина Трегубовича (как впоследствии установлено, находившегося по подозрению в убийстве в федеральном розыске). Гражданин Трегубович, вооруженный пистолетом и ножом, оказал активное сопротивление милиции, пытался скрыться. На требование бросить оружие и сдаться милиции, Трегубович ответил отказом и нецензурной бранью. Тогда я произвел предупредительный выстрел в воздух, Трегубович заявил, что будет стрелять. В этих условиях я вынужден был применить оружие, стараясь произвести выстрел в ногу гражданина Трегубовича. Однако пуля срикошетила, в результате чего наступила смерть Трегубовича. Оружие было применено мною, так как существовала реальная угроза безопасности и жизни пассажиров, находившихся в данный момент в вокзальном туалете».
Хорош этот Ложкин, нечего сказать. Лейтенант, оперативный работник, школу милиции закончил, а грамотного рапорта составить не умеет. Впрочем, тут и грамота не вывезет, все стилистические изыски не помогут. Вот протокол осмотра места происшествия, подписанный помощником железнодорожного прокурора Любезновым. В кабинке вокзального сортира, где был застрелен Трегубович, не нашли ни пистолета, ни ножа. Не нашли пистолет и в зале ожидания, хотя, по словам свидетелей, Трегубович размахивал оружием под носом милиционеров и посетителей буфета. Куда же делся пистолет?