Черные тузы
Шрифт:
– Его любимая книга, – из-за плеча пояснил Твердохлебов. – Раз десять её прочитал.
Аверинцев положил книгу на место, выдвинул третий ящик. Несколько пачек американских сигарет, очки со сломанной душкой, разобранная электрическая розетка, пара отверток, на дне катаются какие-то винтики и шурупчики. И больше ничего. Аверинцев задвинул ящик и поднялся на ноги. Наклонившись, он заглянул под диван, космическая пустота, только тонкий слой пыли на полу, явно земного происхождения.
– Неужели ничего не сохранилось, ни записей, ни книжки записной? – ещё раз спросил он.
– Анатолий чего надо так запоминал, без записей, – развел руками старик.
– Что ж, в таком случае извините за беспокойство, – Аверинцев направился в прихожую.
– Я понимаю, у вас работа такая, – кивал головой старик. – Какое уж тут беспокойство. Не сахар ваша работа.
Аверинцев спустился вниз, вышел из подъезда и постоял минуту, вдыхая влажный свежий воздух. Впереди уже знакомая тропинка через поле, полчаса ходьбы, и ты на станции. А там электричка подойдет, авось ждать недолго. Хотелось курить. Аверинцев покопался в карманах, нашел пакетик леденцов, освободил конфету от обертки и положил её в рот.
– Подождите минутку.
Из подъезда вышла внучка Твердохлебова, которой, видимо, расхотелось провести ещё один день возле телевизора. Аверинцев сосал леденец и наблюдал, как девушка обматывает шею оранжевым шарфом, просовывает руки в рукава голубой искусственной шубки.
– Я слышала, что этот старый дурак обо мне наговорил, – сказала Любка. – Вы ему не верьте.
– Да я и не верю. Конфетку хочешь? – Аверинцев вытащил из кармана и протянул девушке раскрытую пачку леденцов. – Бери больше. Ты мне только это хотела сказать или что-то еще?
– Хотела сказать, что когда дядя Толя приезжал сюда последний раз перед своей смертью, он перед тем, как пойти обратно на станцию, заходил в соседский сарай. Побыл там минут пять. Вышел, повесил замок, запер его и пошел к электричке. Я за ним специально не подглядывала, просто на кухне в окно выглянула и все это увидела. Он что-то прятал в сарае.
– А что он прятал? Ты ведь сходила, посмотрела?
– Пойдемте. Заберете, если вам это нужно.
Девушка поманила Аверинцева пальцем. По узкой обледеневшей тропинке Любка привела его к сараю, вытащила из кармана шубки ключ, покопавшись с замком, раскрыла скрипучую дверь, потопала ногами возле порога, стряхивая с сапожек снег. Аверинцев следом вошел следом, отступил в сторону от порога, чтобы не заслонять свет. Любка перешагнула через какую-то коробку, обошла невысокую поленицу дров и, наклонившись вперед, запустила руку куда-то вниз. Она вытащила из-за дров захоронку Овечкина – цветной пластиковый пакет. Любка, перепрыгнула неудобно лежавшую под ногами на самом ходу коробку, шагнула к двери, передала пакет в руки Аверинцеву.
– Вот чего он тут прятал. У нас со стариком видеомагнитофона нет. Не знаю, что уж на них записано.
Аверинцев раскрыл пакет, увидел на его дне три видеокассеты в прозрачных пластмассовых футлярах.
Глава тридцать первая
Утро субботнего дня Трегубович провел на жесткой скамье вокзального зала ожидания. Дважды он выходил в буфет, выпивал бутылку пива и съедал бутерброд с жесткой копченой колбасой и дважды возвращался на прежнее место, устраиваясь рядом с супружеской парой средних лет, оказавшейся проездом в Москве, ждавшей поезда на Брест. Последний раз шагая из буфета, пробираясь сквозь снующих взад-вперед пассажиров, Трегубович замедлил шаг возле газетного киоска, спросил старичка продавца, что интересного сегодня в печати. Старик посоветовал толстый еженедельник с полуголой девицей на обложке. Отрицательно покачав головой, Трегубович взял несколько вчерашних и сегодняшних газет, расплатился.
Муж с женой, соседи по скамейке, разложив на коленях бумажные салфетки, завтракали вареными яйцами, солеными огурцами и хлебом, запивая пищу газировкой. Трегубович вежливо пожелал соседям приятного аппетита, развернул первый номер из газетной стопки, перевернул лист, отыскивая криминальную хронику. Вот оно, то, что он хотел увидеть, заголовок крупными буквами в правом верхнем углу полосы: «Кто убил хозяина города?» И позавчера об убийстве Марьясова писали, и вчера, и сегодня. Ясное дело – шишка, богатый человек, меценат.
Умри Трегубович сегодня, умри прямо сейчас, на этой вот треклятой вокзальной скамье, от твердости которой до полной бесчувственности занемел зад, про его смерть и строчки не напишут, не найдется места. А про Марьясова – это, пожалуйста, для него газеты не жалко, потому что он хозяин города. Мэр, менты, прокуроры, газетные писаки у него на откупе, в жилетном кармане. Были на откупе, – поправил себя Трегубович. Теперь все в прошлом времени. Лучшие времена в прошлом, жизнь тоже в прошлом.
Так, что тут в газетах насочиняли? Трегубович медленно, с видимым удовольствием водил глазами по строчкам. «В областной прокуратуре отказались комментировать кровавую разборку, не сообщили корреспонденту детали происшествия, ограничившись самыми общими заявлениями. По словам прокуроров и милиционеров, обстоятельства и версии случившегося пока являются тайной следствия и не подлежат разглашению. Однако из конфиденциальных источников газете стало известно следующее.
Наш источник сообщает, что известный предприниматель и меценат Владимир Марьясов был зверски убит в своем рабочем кабинете. Причина преступления, скорее всего – личная месть, а исполнителем убийства стал один из личных охранников предпринимателя, имя которого пока держится в секрете. Ведь только охранник мог беспрепятственно войти в приемную и кабинет «отца города». По непроверенным данным, которые следствие отказалось подтвердить или опровергнуть, труп Марьясова был обезглавлен. Возможно, орудием убийства стала сабля или кинжал, которые украшали стены рабочего кабинета. Марьясов был известен, как страстный собиратель и знаток холодного оружия…»
Какая чушь, напускают таинственности: непроверенные сведения, какой-то нам анонимный источник. Нет, чтобы честно написать: о гибели Марьясова мы знать ничего не знаем, и никаких источников анонимных у нас не имеется. Так нет, вот как все вывернули. Трегубович плюнул на каменный пол и растер плевок подошвой ботинка. Развернув другую газету, он нашел новое более занимательное сообщение под заголовком «Черная магия». И броский подзаголовок: «Сектанты выходят на тропу войны».
«…Лишь людям непосвященным это кровавое преступление может показаться бессмысленным. Кое-то пытается списать гибель Марьясова на стандартные мафиозные разборки водочной мафии, найти мотивы личной мести, упуская из виду главное. Хорошо известно, что Марьясов жертвовал весьма крупные суммы не только местным школам и сиротским домам. Средства, и весьма значительные, всегда находились на поддержку православной церкви, восстановление местных приходов и храмов. Рука дающего не оскудевала. Подобная щедрость не могла не вызвать недовольство и ревность радикальных сектантских общин, имеющих в городе большое влияние. Так, буквально за несколько дней до гибели предпринимателя к нему за материальной помощью уже не в первый раз обратился руководитель одной из крупных подмосковных сект сатанинского направления, но снова получил жесткий и твердый отказ. Видимо, разговор сектанта и мецената закончился на высокой ноте…»
Увлеченный чтением Трегубович, добираясь до смысла материала, пропустил пару абзацев. «Хотя обстоятельства преступления следствие тщательно скрывает, редакции стало известно, что тело мецената было обезглавлено. Отсечение головы – верный признак ритуального убийства. О ритуальной природе убийства говорит и другой факт: на станах кабинета обнаружены кабалистические письмена, выполненные кровью жертвы».
Трегубович неожиданно рассмеялся. Вот до чего додумались: письмена на стенах, ритуальное убийство. И козла отпущения, какого-то несчастного сектанта уже выкопали, уже притянули за уши. Теперь его, бедолагу, прокуратура затаскает, жизни спокойной не даст. А, скорее всего, сразу упекут в следственный изолятор. Трегубович, представляя, как прокурор снимает показания с несчастного тупого сектанта, давился от смеха, прикрывал рот ладонью и тряс плечами. Супруги, соседи по скамейке, завершившие скромный завтрак, смотрели на него с любопытством. Отсмеявшись, Трегубович перевел дух.