Чёрные вдовы
Шрифт:
Недолго думала Мария и решила не крутить, а написать так, как планировала:
«Моя любовь стоит дорого. Сможете ли Вы, барон, заплатить за мою благосклонность, как это положено мужчине – отважному, смелому и безоглядному? Решайтесь, докажите, что Вы настоящий мужчина по сравнению с другими. И тогда, возможно, проложите дорогу к моему сердцу, чтобы остаться там навсегда».
Это был удар бича, это был выстрел, это был вызов, который честолюбивый барон не мог не принять. Предварительно застраховав свою жизнь в пользу Марии Николаевны Тарновской, 4 января 1905 года у самого Киевского анатомического театра в половине первого ночи барон Владимир Александрович Сталь фон Гольштейн застрелился, пустив себе пулю в рот. Он принял смерть
«Моё право – сознательно лишить себя жизни. Прошу меня не хоронить, а труп передать анатомическому театру.
За сим, прапорщик барон Владимир Сталь фон Гольштейн».
На следующий день все газеты опубликовали сообщение о самоубийстве, подчеркнув, что покойному было всего 32 года.
Перед смертью барон написал письмо:
«Клянусь всей своею честью и всем, что осталось во мне чистого и сильного, я – барон Владимир Сталь фон Гольштейн, обязуюсь перед Марией Николаевной Тарновской сделать всё, что она мне прикажет, потому что люблю её больше жизни. Заявляю, что всё совершённое мною не есть жертва и я ничего не требую взамен. Без этой великой и чистой любви для чего мне жить?»
Спокойно явившись в страховую контору, Мария получила 50 тысяч по страховому полису, оставленному бароном.
С этих пор все приличные дома Киева закрыли перед Тарновской свои двери. Она довела мужа до преступления, любовника до смерти, шурина и другого любовника до самоубийства. Но ей было абсолютно наплевать на это, свободная жизнь только начиналась. Теперь она стала опытной, хладнокровной, профессиональной охотницей на мужчин. И в помощь ей скорый суд, который отправит мужа на каторгу. Она разведётся с ним и завладеет довольно крупной суммой, оставшейся от продажи родительской усадьбы.
Глава вторая. Суд над Василием Тарновским
Зазвонил дверной колокольчик, и Тарновский пошёл открывать. Он уже почти год жил на квартире Михаила Воронцова в ожидании юридических действий в отношении себя. На пороге стоял полицмейстер:
– Ну что, Василий Васильевич, отдохнул? Теперь собирайтесь, поехали.
– Куда? – не понял Василий.
– Как куда, на суд. Али вы решили, что всё закончено? Нет, всё только начинается. Задержались с судом немного.
– А что, далеко ли ехать? – Тарновский быстро оделся, всё необходимое было заранее подготовлено.
– Далеко, Василий Васильевич, аж в самый Гомель.
– В Го-о-мель, – удивлённо протянул Тарновский, – с чего так?
– То не нашего ума дело, завтра там будете и всё узнаете.
Преступника посадили в зарешеченную карету и двинулись на вокзал.
В Министерстве юстиции, ознакомившись с фигурантами дела, решили, что особы, принадлежавшие к местной знати, могут повлиять на решение суда. Во избежание этого было принято решение перенести слушания из Киева в могилёвский городской суд, заседавший в Гомеле.
Однако в Гомеле осенью 1903 года случился крупный еврейский погром. Такие погромы частенько случались в России, всегда находились те, кто натравливал рабочий и крестьянский люд, а то и просто громил на конкурентов из чувства ненависти. К тому времени в Гомеле проживало до 60 % еврейского населения, и естественно, конфликты на национальной почве случались. Но в этот раз всё осложнилось тем, что евреям надоело быть вялой и покорной толпой, которая не могла сопротивляться, и после Кишинёвского погрома, когда было убито 60 человек, решили организовать еврейские дружины самообороны. Эта вынужденная мера доказывала равнодушие и, более того, молчаливое одобрение погромов со стороны российской власти.
В связи с этим суд выяснял все обстоятельства, но свидетели были подкуплены и найти зачинщиков так и не удалось. Первая часть процесса длилась с осени 1904 года по январь 1905-го, потом сделали перерыв на слушание по делу Василия Тарновского.
Суд над гомельскими погромщиками привлёк немало бульварных репортёров и просто любопытных, а тут ещё одна пикантная история об убийстве мужем из благородного сословия любовника жены.
– Вася, а ты знаешь, кто тебе назначен защитником? – спрашивал своего друга Михаил Воронцов, который приехал вместе с ним в Гомель на суд.
– Нет, пока не знаю.
– Сергей Андреевский.
– Вот как? Совсем не ожидал, такая приятная новость.
– Теперь надо как можно быстрее с ним встретиться, пока он знакомится с твоим делом. Я думаю, что назначение этого защитника – уже наполовину означает положительное решение, – констатировал Михаил, потирая руки.
Встречаются такие люди, которых Господь наделил талантами во многих областях человеческой деятельности. А кроме того, он дал им ум, блестящее красноречие и высочайшую порядочность. Таким был Сергей Аркадьевич Андреевский. Он привнёс в искусство судебной защиты невиданную ранее художественную красочность.
Но бывает также, что человек открывает в себе предназначение только к концу жизни, когда остаётся лишь горько сожалеть о напрасно потраченных годах, а то и не открывает вовсе. В этом Сергею Аркадьевичу повезло, хотя такое открытие своего предназначения случилось не сразу и не прошло гладко. Окончив в 18 лет с золотой медалью гимназию в 1865 году, он уже через три года полностью освоил весь курс юридического факультета харьковского университета. Сразу после окончания он служил кандидатом на судебные должности при прокуроре Харьковской судебной палаты. Здесь и произошла судьбоносная встреча с помощником прокурора Анатолием Фёдоровичем Кони – выдающимся российским юристом. По ходатайству А. Ф. Кони Сергей Аркадьевич занял должность помощника окружного суда Петербурга, где и прослужил пять лет. Хотя он был прекрасным обвинителем, спокойным, выдержанным, убедительным, но должность эта тяготила его, даже иногда он мог отказаться от обвинений. Но однажды, 24 января 1878 года, случайность перевернула его служебную карьеру. В этот день участница организации «Народная воля» Вера Засулич стреляла в петербургского градоначальника Трепова и ранила его. Никакой политической подоплёки в этом деле не наблюдалось, просто Вера мстила Трепову за то, что по его приказу был во дворе тюрьмы высечен розгами арестованный политический Емельянов. Его вина состояла в том, что он не снял шапку перед градоначальником. Веру Засулич решили судить как уголовницу, чтобы показать, что политические – это просто уголовники. Обвинителем был назначен Андреевский, которого попросили спасти и обосновать обвинение. Но тут нашла коса на камень, Андреевский отказался обвинять и сказал:
– Значит, при нынешних порядках и нас можно пороть безнаказанно, если кому вздумается? Нет! Молодец, Вера Засулич, спасибо ей. Присяжные её непременно оправдают.
Вера Засулич была оправдана.
Вскоре после этого громкого дела Андреевский был уволен, но при поддержке А. Ф. Кони поступил в адвокатуру. И вот здесь, как оказалось, он нашёл своё настоящее призвание.
Первое же дело, которое он вёл как защитник в Петербургском окружном суде, по обвинению молодого торговца Павла Зайцева в предумышленном убийстве 24 ноября 1878 года с целью ограбления приказчика меняльной лавки на Невском проспекте, произвело большое потрясение в обществе. Сергей Аркадьевич произнёс блестящую, эмоциональную защитительную речь, в которой показал себя тонким психологом. Присяжные, учтя доводы защиты, изложенные Андреевским, отвергли версию обвинения и признали «убийство без заранее обдуманного намерения». Хоть Зайцев и виновен, но заслуживает снисхождения.