Черные вороны 11. Ураган
Шрифт:
А уже ближе к утру я достиг мрачного грота далеко за пределами лагеря. Секретное место, которое я посещал каждый месяц в определённый день, проверяя, есть ли послание от Стефана. Радич обязан был оставить мне сообщение в случае опасности, грозившей членам моей семьи. Чего он по какой-то причине не сделал, позволив Дарине самой схлестнуться с Зарецким. Ну что же, если только всё сложится удачно, серб будет горько сожалеть о принятом решении.
Раз в три месяца он сам обязан был наведываться в эту пещеру и проверять, если ли послание от меня. Это было одним из условий молчания Ищейки о моём местонахождении. Именно когда Стефан его озвучил, я и понял, что не ошибся в нём. Ну что же, уже завтра как раз тот самый день, и Радич прибудет сюда. И уже завтра им с Андреем предстоит разобраться в послании, которое я оставил для них. Дарина – умная девочка, она оставила пути к отступлению…оставила нечто, способное взорвать размеренную жизнь
Я задвинул камень в уступе стены и вернулся обратно в лагерь. Грёбаная интуиция, никогда до этого дня не подводившая меня, противно нашёптывала, что мы на краю бездны.
***
Меня перевели в другую камеру. Она больше напоминала номер недорогой гостиницы. Но, в любом случае, это уже была комната, а не подвальное помещение. Только узкое окно с решетками напоминало, что я арестантка, и наглухо закрытые железные двери.
Я лежала на узкой кровати, аккуратно застеленной тонким шерстяным покрывалом, и смотрела на белоснежный потолок с включенной лампой дневного света. Этих перемен добился Максим. Я в этом не сомневалась. Сейчас, когда голод отпустил, когда я согрелась под кипятком в маленьком узком душе, я смогла думать. Точнее, анализировать. Если вообще в моем состоянии можно хоть что-то анализировать. Я не могла признать, что простила его… нет. Это не прощение. Скорее, принятия и осознание всего, что произошло с нами за это время. Осознание его поступков. Сомнений не осталось. Они исчезли, как только я поняла, ЧТО он сделал. В тот момент, когда меня парализовало от боли, когда голову обхватило железным обручем, а мучительная боль ослепила и повергла в состояние шока, все вдруг исчезло, Но мы оба не могли пошевелиться. Обмен информацией только при зрительном контакте, и я смотрела в его зрачки, на свое отражение, видела, как наливаются кровью белки, как текут слезы по его щекам. Он не выдерживал эту боль, мою боль. Я видела, как побелело его лицо, как залегли темные тени под глазами, а по телу волнами проходят судороги. Я вспомнила тот, другой раз, когда сжимала его в своих руках. И здесь, сидя на коленях, обнимая его голову дрожащими руками, я поняла, что может произойти все, что угодно – конец света, апокалипсис, не важно, что, но он меня любит. Именно сейчас. Спустя долгие месяцы после нашей разлуки любит. Нет, это не одержимость, не дикая страсть, хотя они, как и всегда, остались, между нами, это осознанное чувство. Взрослая любовь. Мы доросли до нее. Через боль, страдания, агонию, разлуку, но мы изменились. Я и он. Когда Максим кричал мне в лицо, что оставил меня с Дэном, чтобы я была счастлива, я вдруг поняла, что в нем что-то сломалось. Что-то треснуло, отмерло, давая возможность родиться другим эмоциям, которые выросли на руинах эгоизма. Только он не учел одного – я никогда не смогу быть счастливой без него. Все эти месяцы я жила в какой-то иной реальности. Каждый день как пытка. Каждый день – воспоминания и боль, тоска, голод, жажда даже по его запаху, голосу. Словно от меня отодрали кусок меня самой, и это место непрестанно кровоточит, болит фантомной болью, ноет, саднит и не заживает. Затягивается, а потом снова вспарывается до мяса лезвиями воспоминаний. Мне казалось, что, наверное, именно так сходят с ума. Он ушел от нас не потому, что хотел исчезнуть и избавиться, окунаясь в новые острые ощущения и спускаясь на дно, он ушел, чтобы дать мне возможность строить свою жизнь. Я просила его об этом. Я умоляла его не один и не два раза. Потом сама же обвинила в том, что исчез. Я сказала «не люблю» и все равно его чувства не изменились.
«Не целовать тебя, любимая? Не могу!» Малыш…любимая…маленькая…девочка моя…»
Я закрыла глаза, и по телу пошли мурашки от воспоминаний о том, как он страстно и яростно любил меня всего несколько часов назад. С надрывом, одержимым голодом, безумной торопливостью. И только сейчас мне стало по-настоящему страшно. Впервые за все время пребывания в этом проклятом месте. Нет, не паника или ужас от понимания своей участи, а дикий страх от осознания, что Максим не отступится. Теперь он будет вытаскивать меня из этого дерьма любыми путями. Любыми – в прямом смысле слова. Только от этой мысли на теле вставал каждый волосок. Я знала, на что способен мой муж, и что он не остановится ни перед чем. В этом мире не существует ничего, способного его остановить. Теперь он пойдет по трупам. Я тронула губы подушечками пальцев, провела по нижней, потом по верхней губе, на моей коже все еще остался его запах. Даже после душа я пахла его руками, его телом, его семенем. Я пахла им. Или просто настолько изголодалась по нему, что мне кажется.
Шли часы. Никто не приходил за мной. Повсюду гробовая тишина. Она действовала на нервы и изнуряла монотонностью. Были секунды, когда я вскакивала с кровати и прижималась лицом к двери, прислушиваясь. И с каждой секундой мне становилось страшнее. Теперь меня пугал мой собственный поступок. Когда от него зависела уже не только моя жизнь. Если наемники найдут флешку, меня снова будут пытать, и у Максима не будет выбора – он или должен будет это сделать, или это сделает кто-то другой. Только если Мертвый откажется пытать пленницу, что ждет его самого? Ответ очевиден – подозрения, расследование, понимание, кто он и кто я. Сложить дважды два не составит труда. Более того, мои волосы неумолимо отрастали. Корни уже прекрасно видно. Сколько у нас времени, прежде чем меня узнают? Ничтожно мало. Тогда я потяну всех за собой. Брата, Максима, Стефана. Я прижалась щекой к двери. Ожидание мучительно. А что, если флешку уже нашли? Или кто-то меня узнал? Что, если в этот момент пытают уже Максима? От ужаса я задрожала и стиснула до боли пальцы.
Глава 12
Лис выключил запись и медленно перевел взгляд на солдата.
– И что?
Лаконичность и краткость. Зачем тратить много времени на расспросы? Они все настолько его боятся, что пытаются предугадать настроение и малейшее желание.
– Эмоции. Вы когда-нибудь видели у Мертвого эмоции, мой генерал?
Лис, не моргая, смотрел на парня:
– Не видел. И сейчас не увидел.
– У меня создается впечатление, что на каждом допросе он, словно, мысленно говорит с ней. Прокрутите последние записи. Есть перерывы, когда они смотрят друг другу в глаза и молчат.
Лис выключил видео и положил пульт на стеклянную столешницу.
– Бдительность хороша всегда. Я подумаю над сказанным, наблюдай за ними. Свободен.
Солдат удалился, а Лис снова включил запись. Он перематывал ее снова и снова. С технической точки зрения придраться не к чему, но придурок прав – что-то не так.
Лис уже несколько лет не проверял записи допросов, доверив это дело тем, кто занимается проверкой допросов, и сейчас он особо тщательно просмотрел несколько последних. Особенно те, где Мертвый допрашивал женщин. Всех без исключения обнажали, пытали ледяной водой, раскалённым железом, а потом насиловали, или до, или после истязаний. Лис закрывал на это глаза. Женщин в каменных стенах лагеря не бывало, и мужчинам не доставалась такая нужная для них разрядка. Поэтому Лис делал вид, что не знает о сексуальном насилии жертв как женского, так и мужского пола.
Оказалось, что за последние годы Валерия единственная, кого не пустили по кругу, не раздели догола, не пытали каленым железом. Лис посмотрел протоколы допросов. Был первичный допрос. Была пытка ледяной водой. Затем Мертвый долго беседовал с преступницей в своем кабинете. При отключенных камерах. Около двух часов, и та вышла оттуда целая и невредимая.
Курд набрал номер по внутренней связи.
– Провести второе расследование по Валерии Свиридовой. Определить ее личность. Отправить образцы тканей или крови на экспертизу ДНК. Что с отпечатками пальцев?
– Сожжены подушки пальцев.
– Предусмотрительная сука… – она планировала это убийство, планировала тщательно, и ни в одном протоколе об этом не сказано. Упор идет на спонтанное решение под действием наркотика. – В крови преступницы обнаружены следы наркотических веществ?
– Нет. Более того, она чиста вообще. Никогда не употребляла.
И опять ни одного слова в протоколе, написанном Мертвым. А тот не мог не знать. Результаты анализов он получил первым.
– Когда ты получишь ответы?
– Максимум через двадцать четыре часа.
– Доложить мне лично и никакой утечки информации.
Отключил звонок. Мертвый – самый страшный палач со времен появления отряда. Более жестокого и хладнокровного солдата у Лиса не было давно. У Мертвого признавались все. Всегда. И сейчас возникла пауза. Заключенная более суток под арестом. Из всех пыток провели только одну – ледяная вода. Признаний тоже нет. Все поверхностно. Но Лис так же знал, что Мертвый использует самые различные методы давления, в том числе и медленные пытки. Возможно, у этого монстра свои методы, и не стоит придавать значения подозрениям одного из охранников. Вот только Лис никогда не стал бы тем, кем являлся, если бы доверял хоть кому-нибудь. И не имеет значения, насколько преданным и исполнительным был воин. Доверие во все времена было слишком большой роскошью.
Лис снова просмотрел бумаги по Свиридовой. Двадцать четыре часа. Целые сутки. Чёртова уйма времени, которую его будут одолевать сомнения. А этих мерзких тварей он не любил ещё больше, чем зарвавшихся Вороновых, возомнивших о себе слишком многое в последние годы.
Пол года назад Лис поверить не мог в такую удачу – получить в собственное распоряжение самого сильного из этого проклятого клана, сделав его своим подчинённым. И теперь эта девка. Кто знает, что связывало их в прошлой жизни Мертвого? Только эти двое. Хотя…По губам генерала расползлась змеиная улыбка. Уже через несколько часов он и сам может получить ответы на все свои вопросы.