Черные Земли
Шрифт:
Тропа вывела их на небольшую поляну, залитую водой не меньше чем на дюйм. В середине поляны горбилась примитивная хижина, почему-то поставленная на сваи, так что внутри все должно было оставаться сухо. Без малейшего колебания Таррант направился к хижине, распахнул дверь и осветил фонарем внутренности домика. Дверь, правда, защищал тяжелый замок, но Охотник, лишь на секунду сосредоточившись, применил Творение – и замок рассыпался в прах.
За дверью стояла кромешная тьма. И только когда посветили обоими фонарями, Дэмьену удалось разглядеть детали: грубые стены, небрежно сколоченные стол со стульями, две лежанки, печь. Немного, конечно, но сейчас все это сулило райское блаженство. Обрадовавшийся
Обернувшись, священник увидел, что Таррант ставит фонари на приколоченные к стене полки. От этого движения в воздух поднялась туча пыли. Кто бы ни был хозяином этой лачуги, уборки он здесь не проводил давным-давно.
Восстановив дыхание, Дэмьен высказал нечто само собой разумеющееся:
– У этой хижины есть хозяин.
– Конечно.
– И он может прийти.
– Не придет. В ближайшее время не придет. Я не знаю всего в деталях, но Творение подсказало мне, что этим домиком пользуются только летом. А сейчас, знаете ли, другое время года.
Дэмьен, оглядевшись по сторонам, недовольно пробормотал:
– Взлом чужого жилища.
– А вы предпочли бы заночевать под открытым небом?
Священник поглядел на девочку, по-прежнему трясущуюся от холода на лежанке, перевел взгляд на Хессет, выглядевшую сейчас ненамного лучше.
– Нет. Наверное, нет. В конце концов, мы можем заплатить за все, чем воспользуемся.
Слабая улыбка искривила губы Охотника.
– Если вам нравится думать именно так.
Огонь в печи развела Хессет: она сохранила в своей сумке, возможно, единственное сухое местечко, из которого и достала спички, аккуратно завернутые в вощеную бумагу. Бог да благословит ее за это. Скоро все в хижине окрасилось в янтарные и оранжевые тона, и хотя жар печи поначалу был, мягко говоря, больше воображаемым, Дэмьен понимал, что маленькая комнатка скоро должна прогреться.
Снаружи яростно ревел ветер, внутри единственным звуком был треск поленьев в печи, к которому вскоре добавилось шипение воды, испарявшейся из волос, из одежды, изо всего их имущества.
– Надо хорошенько прогреть девочку, – сказал Таррант. – В таком возрасте дети легко простужаются. К тому же она никогда не выходила из дому, а это означает, что ее иммунитет как минимум не разработан, так что лучше не подвергать организм дополнительным испытаниям.
Он подошел к двери, как будто собрался уйти из хижины.
– Куда это вы? – спросил Дэмьен, не веря собственным глазам.
– Скоро рассвет. – Посвященный поглядел в окно, словно рассчитывая найти подтверждение собственным словам. Хотя солнце еще, разумеется, не встало. – Мне тоже нужно найти пристанище, священник. – Он нехотя взялся за дверную ручку.
– Джеральд. Прошу вас. – И, не услышав ничего в ответ, Дэмьен добавил: – Не валяйте дурака.
Бледные глаза прищурились.
– В углу есть дверь – в подвал, куда же еще. Если он затоплен, тоже не беда. Мы можем закрыть окно. – Священник кивнул на толстое оконное стекло, за которым хлестал дождь и завывал ветер. – Вам совершенно не нужно никакого другого пристанища.
Охотник явно колебался. С его туники струйками стекала дождевая влага.
– Мы ведь союзники и единомышленники, – тихо сказал Дэмьен. – Не так ли?
Что-то дрогнуло в глубине глаз Тарранта – какое-то темное и потаенное чувство, но все прошло слишком быстро, чтобы Дэмьен смог понять, что это такое. И вновь воцарилась обычная маска – полное самообладание, абсолютная непроницаемость.
Медленно-медленно Таррант убрал руку от двери. Сделав еще одну паузу, столь же медленно отошел от входа.
– Действительно, – мягко согласился он. Словно упиваясь звучанием слов. – Именно так.
А ветер выл все сильнее и сильнее.
7
Дэмьену снился сон. Не последовательная череда образов, поддающихся хоть какому-то – пусть и инфернальному – описанию, а мешанина хаотических фрагментов, накладывающихся друг на друга, не образуя в результате никакого единства. Образы темной и почему-то стерильной страны, в которой земля черна, а деревья белы, а небо то кроваво-красное, то оранжевое. Образы бегства, чудовищной жажды, паралича, охватывающего одну за другой все мышцы, потом все четыре конечности в целом, пока ты не остаешься неподвижным и беспомощным на земле и каждый вдох дается с превеликим трудом. И вслед за этим – смех ракха. Вечно одно и то же – смех ракха, жестокий и беспощадный, – тот самый смех, который он слышал на родине Хессет. Время от времени появлялось нечто хрустальное – тускло поблескивающие колонны из черного хрусталя, как в той цитадели, которую они видели в Лема, – как в цитадели Хозяйки, которую они разрушили, – только во сне этих колонн были многие тысячи – большие и маленькие, прямые и гнутые, сломанные и совершенно целые… а некоторые из гнутых имели форму человеческого черепа, в глазницы которым были вставлены живые глаза немыслимых размеров. Глаза, состоящие из сплошного зрачка, глаза как у насекомых; и в этих глазах, разбиваясь на тысячи осколков, отражались багровые и пунцовые небеса. Изумляться, откуда взялись эти видения, не имело смысла: он не забудет этого отвратительного взгляда до конца своих дней.
« Может быть, мучения развяжут ему язык, – донеслось из хрустального черепа. Глаза заблестели. – Во всяком случае, стоит попробовать «.
Проснулся он в холодном поту, на мгновение позабыв, где находится. Затем все вспомнилось: дождь, холод, испуганная девочка у него на руках. Усевшись, священник обнаружил, что плечи у него отчаянно болят, а стертые до крови ноги так и не отогрелись, но тем не менее тело кое-как отзывается. Проведя столько времени в пути, волей-неволей научишься благодарить судьбу только за это и не обращать внимания на все остальное.
Снаружи по-прежнему бушевала буря, а свет, сочившийся сквозь единственное оконце, был настолько жалким, что Таррант, скорее всего, мог бы остаться в их комнатке без малейшего риска.» На сегодня со странствиями покончено «, – мрачно подумал Дэмьен. Хессет удалось-таки протопить печь, и сейчас там плясало веселое пламя, но, конечно, в такой сырости дом можно обогреть лишь до известного предела. Неохотно поднявшись на ноги (и будучи не вполне уверен в том, что они не подкосятся), Дэмьен прислонился к стене и спиной ощутил гудение бури, почувствовал ее натиск, ее давление и сбоку, и сверху, – так, словно стихия решила смять этот летний домик в лепешку. И вдруг испытал острый приступ клаустрофобии, преодолеть который удалось с немалым трудом.
Тут, к его радости, прозвучал голос Хессет:
– Хочешь позавтракать?
Он утвердительно хмыкнул и оглядел тесную каморку. Маленький стол уже был заставлен тарелками, а посередине красовалась кастрюля, из которой валил на редкость аппетитный пар. За столом сидела Йенсени, судя по всему, только что управившаяся со своей порцией; пустая тарелка была отставлена в сторону, а сама девочка возилась с головоломкой, подаренной ей Таррантом. Когда Дэмьен подошел к столу, Хессет налила ему полную тарелку наваристой похлебки. Из сушеных овощей, предположил он, хотя и не смог определить, что это за овощи, тем более что это было ему совершенно безразлично. Сейчас он бы и болотной водицей не побрезговал, лишь бы она оказалась горячей.