Черными нитями

Николаева Лина

Рейн молча вышла из кабинета. За дверью уже поджидали переодевшиеся Адайн и Ката.

— Ты готов идти? — быстро спросила Адайн и поправила рукава тёмно-зелёного платья.

— Куда?

— Любишь хорошо работать — умей хорошо отдыхать, — Адайн назидательно подняла палец вверх.

Ката улыбнулась.

— Мы хотели прогуляться вдоль Эсты, а затем зайти в «Певчую птицу».

— Нет, — начал Рейн, вспоминая оставленную дома Эль, но увидел спускающегося Кая и сразу изменил решение: — Да, я пойду с вами, — Кай подошёл ближе,

и Рейн громко добавил: — Мы же теперь семья.

Аст улыбнулся. Шанс, что этот совместный вечер изменит отношение брата, был невелик, но уцепиться за него стоило.

Кай ответил равнодушным кивком. Адайн встала рядом с ним и взяла его под локоть. Рейн подал руку Кате, но она взглянула на него, как дикая лошадь, которую пытались взять под узды, и он тут же убрал руку.

Дождь стих, ветер улёгся, и вечер уже больше напоминал лето. Он был полон шуток и пустых разговоров, точно они были стайкой легкомысленной молодёжи, которая жила обычной жизнью без пыток, похищений, убийств и всех этих рассказов о демонах.

Рейн сам себе казался чужим: кем-то совсем новым, не связанными долгами и предрассудками, и ему нравилось это ощущение.

— И что ты здесь делаешь, братец? — шепнул Кай и протянул ему бутылку вина. Он достал её из сумки, хотя Рейн мог поклясться, что в ней было недостаточно места. Хотелось одновременно снисходительно улыбаться и зло смеяться. И это на них он решил сделать ставку!

Они долго слонялись по набережной. Шли по одному берегу, переходили через мост, шли по другому. Вино кончалось быстрее, чем хотелось, и Кай, как фокусник, доставал всё новые бутылки.

В «Певчей птичке» потолок был выкрашен яркой синей, красной и жёлтой красками. Повсюду виднелись изображения птиц и зелень. Казалось, они попали в настоящий сад. Большую часть помещения занимала сцена. Справа примостилась группа музыкантов, а слева выступали желающие спеть. Музыканты могли сыграть любую мелодию, и зрители спешили голосами и аплодисментами поприветствовать или прогнать смельчаков.

Кай, Адайн, Ката и Рейн плюхнулись за круглый стол, что-то заказали — Рейн едва обратил внимание что. В большие окна уже заглядывали лучи рассветного солнца, и хотелось жадно глядеть на них, и чтобы этот миг не заканчивался.

Рейн взял стакан виски и залпом выпил. Аст стоял рядом, глупо улыбался и рассеянно смотрел на сцену, где какая-то парочка горланила сопливую балладу.

— И часто вы здесь бываете? — поинтересовался Рейн.

Адайн вместо ответа спросила:

— Ну что, Рейн, ты умеешь петь?

— Я? — он едва сдержал улыбку. — О нет, никогда!

— Унылая ты задница, — Адайн протянула руку Каю, и он, помедлив, откликнулся. Девушка птицей взлетела на сцену, что-то шепнула музыкантам, и зазвучала мелодия.

Рейн поймал растерянный взгляд Кая и напрягся. Он его уже видел.

Брат всегда любил петь. Отец заметил это и заставил Кая, когда тому было восемь, принять участие в постановке, которую ставила Церковь для бедняков, по мотивам истории Яра и Аша. Вся семья пришла, чтобы увидеть его первое выступление. А тот растерянный мальчишка только стоял посреди сцены в нелепом костюме, во все глаза таращился на отца и не мог произнести ни слова. Отец простоял минуту, другую, а затем скрестил руки, громко усмехнулся и вышел.

И вот Кай молчал вновь.

— Он сможет, — шепнула Ката с надеждой. — Адайн всегда пытается его вытащить, но Кай или не выходит, или молчит.

Музыка звучала всё громче. Рейн чувствовал на себе пристальный взгляд Кая, и он мог поклясться, что в этот самый момент брат видел в нём не только его, но и отца, и мать — семью, которой не оказалось рядом, когда надо было.

Мелодия продолжалась. Музыканты переглядывались друг с другом. Голоса должны были уже зазвучать, но слова не шли. Адайн крепко сжимала руку Кая, а тот лишь глядел на Рейна, как когда-то на отца, которого боялся подвести.

Рейн знал эту мелодию. Красивее кабацких песен, но недостаточно, чтобы звучать в домах поприличнее. Это был настоящий гимн потерянных — и не удивительно, что Адайн выбрала её.

— Куда ты идёшь столько лет? На север — один лишь ответ, — не пропел, а скорее прокричал Рейн. Он крепко сжимал стакан и смотрел на брата, пытаясь вложить во взгляд всё, чего тот ждал: и извинение, и поддержку, и надежду.

Кай подхватил и пропел следом. Рейн улыбнулся, чувствуя себя дураком. И вот уже Адайн и Кай стояли совсем рядом, во все глаза глядели друг на друга и кричали:

— Эй-эй-эй, что ты здесь делаешь?

Редкие посетители «Певчей птички» пропели строчку следом. Рейн переглянулся с Астом.

— Что ты здесь делаешь?.. — повторил Рейн, чувствуя странную тоску, и это был настоящий вопрос, а не песня.

Парень, который пытался сказать, как ему не хватило родных, когда это было нужно. Девчонка, во всё горло кричащая о несправедливости и одиночестве. И ещё одна девчонка, говорящая о потерях и надежде одновременно. Как он оказался среди них, что делал?

Рейн посмотрел на улицу, залитую солнцем, через большое окно и прищурился. Аст стрелой подлетел к нему и воскликнул:

— Что ты здесь делаешь? Понятно что! Говоришь, демоны — это голос сердца, так? — он развёл руки в разные стороны. — Так вот он я, твой голос, слушай! Ты не трус, и ты хочешь побороться. Все твои — вот они, — Аст махнул рукой. — Им никогда не давали сказать, отнимали, обманывали. Так и с тобой. О тебе говорят: ноториэс. Печально известный. И пусть! Встреть эту жизнь с гордо поднятым средним пальцем и покажи всем, кто ты на самом деле. Рискни. Может, ты подохнешь в канаве, как последний пёс, или тебя заключат в Чёрный дом, или казнят — ну и что же? Разве ты и так не на дне? Оттолкнись и вперёд. Тебе есть за кого бороться, даже если это самые сумасшедшие люди в мире, так поборись!