Черныш
Шрифт:
– Есть. Отец.
– Значит, у отца живете?
Лиза заговорила с нарочной откровенностью:
– Отец давно семью кинул. Я сама живу. Мать у меня фельдшерицей была, она уже с год как умерла. Я все вещи продала и сюда приехала: работы достать думала. Билась-билась, что только ни делала, со дня на день перебивалась - и устала вот. Мать говорила: "к отцу не ходи, меня уморил - и тебя уморит". Я хоть адрес узнала, а не ходила; боюсь, да и надеялась все - сама выбьюсь. Никому я не нужна, и мне итти некуда.
–
– воскликнул Йорка Кащеев.
– Этакой девушке - и некуда! Ведь интересно жить, честное слово!
– Если есть работа, то интересно, - отвечала Лиза.
– А что за охота жить, мне, например, если только голод один? Если не к отцу, так иначе, как на панель, - некуда. Так уж лучше в Фонтанку!
– Некуда!
– снова воскликнул Йорка Кащеев.
– Некуда! Да... да...
И сразу вся лень сошла с него. Он, вскочив, заговорил бессвязно:
– Я ростовский грач! Да! Хай им грец, всей этой мелкоте! Давят фасон! Нам, ростовским шарлачам да летчикам, такой фасон не годится. Не из такого материя нас земля-матушка сделала. Да чего там - идемте ко мне вот сейчас же, и...
Он забрал предельную высоту - "потолок", дальше лететь некуда. И грача заменил осторожный летчик, который напрасно не погубит машину.
– Время - зверское, - сказал он, шикаря незнакомыми Лизе словечками, кренит так, что чуть зазеваешься - так и пойдешь штопором книзу. Штопор не страшен, да высоты жалко! Жалко низко жить, да еще и зря, не за дело, погибнуть. Да ничего, я человек крепкий, не согнусь в полете. Поздравляю вас, Лиза, вы приобрели сегодня исключительного товарища-летчика Йорку Кащеева. Он сделает из вас настоящего человека. Идемте сейчас же ко мне.
Лиза выговорилась, и ей уже легче стало и не так страшно.
– Спасибо, - отвечала Лиза, - только я не к вам, я к отцу пойду. Я уж у отца была утром, только дома не застала. Старуха какая-то вышла, не знаю даже кто, и за кого меня приняла - неизвестно, только грубо так: чего вам нужно? А мне и без нее плохо. Теперь уж отец дома наверное. До свиданья.
Йорка Кащеев усмехнулся: только-что в Фонтанку кидалась, а теперь, на-те, пожалуйста - благоразумие разводит, дорожится! Впрочем, ему это даже понравилось.
Он спросил:
– Разрешите зайти как-нибудь к вам?
Лиза кивнула головой утвердительно.
– Тогда валяйте адрес.
Лиза сказала адрес. Йорка Кащеев порылся в карманах, отыскал огрызок карандаша и записал на папиросной коробке адрес, напевая уже опять лениво:
...вышла замуж да за грача
Али тебе да жалко стало
Да ростовского да трепача.
Потом он отломал кусок картона и протянул Лизе.
– А вот тут записано, где моя кабинка.
– Спасибо!
И Лиза улыбнулась.
– А знаете - я и не думала топиться. С чего вы это взяли? Я просто так наклонилась, чтоб время провести, постоять, пока отец
Смеясь, она простилась с Йоркой Кащеевым, и тот медленно пошел от нее по аллее. Чорт ее знает: не то отчаянная, не то благоразумная девица! Во всяком случае, надо поддержать знакомство: хорошенькая. И честное слово, интересно жить на свете!
Йорка Кащеев весело вышел на улицу, снисходительно - с высоты тысячи метров - оглядывая затихающую вечернюю жизнь.
III.
Тетка принесла Чаплину на обед гороховый суп и бифштекс по-деревенски. При этом она сказала:
– Новую себе завел? Можешь не беспокоиться. Днем она тебя не застала так она заявится вечером, в семь часов. И чего это они шляются к тебе!
– Это рыженькая заходила?
– добродушно осведомился Чаплин.
– Так она не новая. Она уже второй месяц ко мне ходит.
– Рыженькая!
– возмутилась тетка.
– Ту дуру уж я, слава богу, знаю. Нет, это даже совсем не рыженькая!
– Значит, блондинка, - сказал примирительно Чаплин.
– Тоже не новая. А больше никого у меня сейчас нет: только две.
– Только две! А вот и третья пришла. И не рыженькая и не блондинка, а черного цвета. И чего это ей нужно у такого урода?
Чаплин иронически улыбнулся:
– Неужели я - урод?
– Конечно, уродище, - обозлилась тетка.
– Была бы я молодая - ни за что бы к такому не пошла. Уж я лучше взяла бы себе Никиту-грузчика. То представительный мужчина и трудится честно.
Чаплин поддержал разговор.
– А не труд разве, что я города на фронте брал!
– Подумаешь, герой выискался!
– обрадовалась тетка.
– Города брал! А кто, скажите, пожалуйста, городов нынче не брал? Этих самых героев тыщи по улицам гуляет! Эти самые герои папиросами нынче по углам торгуют! Брал города! Да кабы не я - где бы покойную жизнь нашел, да уют, какие обеды кушал бы? Это я только по доброте сердечной ухаживаю, а он девок к себе таскает, квартиру пачкает. Эх, ты! Уж лучше бы молчал, уродище несчастный. Подумаешь - города брал!
– Да, - отвечал Чаплин.
– И не вам старухе судить: урод я или не урод?
Тетка качала головой.
– Да мне что? Хоть бы и раскрасавец - мне-то с этого какая прибыль? Я не жена, а тетка. А только я врать не люблю. Урод - так урод и есть. И не пойму я, чего это девки шляются.
– Вы скажите, Варвара Петровна, - перебил Чаплин, - какая ж все-таки это девушка приходила?
Но Варвара Петровна молча вышла, хлопнув дверью.
Чаплин, отобедав, стал готовиться к приему неизвестной гостьи: прибрал комнату, вымыл на кухне под краном руки, лицо и даже шею. Долго причесывался у себя в комнате перед висевшим над кроватью зеркальцем. Разглядывал в зеркало свое лицо и бормотал: