Черный ангел
Шрифт:
Я бил себя кулаками в грудь и рвал на себе волосы.
– Зачем я пришел в этот мир, полный мук и страданий! – горько вскричал я. – Почему не могу жить, как хочу и как подсказывает мне совесть! Что за проклятие тяготеет надо мной и моей судьбой? Значит, и тебе надо насылать на меня церковников и законников, хотя я даже не дотронулся до тебя?
– И никогда не дотронешься, даже если это будет стоить мне жизни! – взорвалась Анна. – Для меня это – тоже дело принципа, как ты тут без конца твердил. Живи так, как велит тебе твоя совесть, но тогда ты проведешь свои дни и умрешь в полном одиночестве. Мы находимся на земле,
Глаза мои наполнились злыми слезами. Я влетел в комнату, пристегнул к поясу меч, натянул сапоги и схватил доспехи.
– Прощай, Анна! – крикнул я, пробегая мимо нее по лестнице и устремляясь на улицу. – Отныне ищи меня на стене, а не здесь. Тебе досталось яблоко, но ты не решаешься надкусить его, боясь, что оно окажется червивым.
– Подавись своим яблоком! – завопила она в ответ и запустила в меня первым подвернувшимся под руку предметом. По случайности это оказалась моя бесценная стеклянная лампа. Она разбилась о мою голову, поранив осколками шею и руки. Но в тот момент я этого даже не заметил. Выскочив на улицу, я так хлопнул дверью, что затрясся весь дом.
Анна кинулась вслед за мной, снова распахнула дверь и с тревогой крикнула мне в спину:
– С тобой ведь не случилось ничего плохого?
Я не оглянулся. Я стремительно шагал по улице, а доспехи лязгали у меня под мышкой, словно сам дьявол гнал меня вперед. Да, я любил ее до безумия…
4 апреля 1453 года
В понедельник цепь прикрепили к кольям и перекрыли вход в порт от башни Евгения до Галаты в Пере. Порт на замке. Ни одно судно не может теперь выйти в море. Цепь висит над водой, вытянувшись гигантской змеей от одного берега до другого.
В сумерках всю северо-западную часть небосклона озарили огни турецких походных костров.
Выйдя из дома, я отправился к Джустиниани, который жил рядом с воротами святого Романа. Латиняне бездельничают в башнях и караульных помещениях, варят баранину в котлах, играют в карты и пьют вино. Греки поют многоголосые псалмы и молятся. Стражники не смыкают глаз на стенах. Время от времени кому-нибудь из караульных кажется, что в темноте мелькнула чья-то тень, и тогда они бросают вниз факел или выпускают из лука горящую стрелу, которая летит через ров. Но под стенами города никого нет.
Скоро в котлах уже не будет вариться мясо, а забурлит расплавленный свинец и кипящая смола.
На стенах проложили множество труб и змеевиков и установили изрядное количество тяжелых бомбард, изрыгающих большие каменные ядра, которые должны описывать высокую дугу над рвом. Правда, в деле эти орудия еще не испытывали. Порох берегут для пищалей и мушкетов, стреляющих свинцовыми пулями.
Императорские мастера разместили на внешней стене еще и дедовские баллисты и катапульты. Они могут метать большие каменные блоки, посылая их далеко за ров, но летят эти снаряды медленнее, чем ядра бомбард.
Если защитникам города дать на выбор мушкет и самострел, то лишь один из пятидесяти предпочтет мушкет. Самострел и надежней, и безопасней.
На северо-западе полыхает зарево костров. Латиняне бьются между собой об заклад, будут ли турки у наших ворот уже завтра. Напряжение лишило всех покоя. Никто толком не спит. Наемники постоянно изрыгают проклятия. Это режет слух грекам, которые стараются держаться от латинян подальше.
Горечь и сомнения наполняют мою душу, пока я бодрствую, как и все вокруг. Не могу перестать думать об Анне Нотар. Не могу. Не верю, что только судьба безжалостно и непреклонно толкает меня на этот путь. Почему Анна так настойчиво желает, чтобы нас соединили с ней узы брака? Она же должна понимать: у меня есть причина для отказа. Есть причина. Есть.
Если я заявлю, что отвергаю унию, и женюсь на Анне Нотар, это будет значить лишь одно: я поддался дьявольскому искушению.
Зачем Анна снова встала на моем пути? Не было ли все решено заранее? И правда ли, ее отец не знает, что она не уехала из города? А может, отец и дочь действуют заодно, в тайном согласии? Но ведь Луке Нотару не может быть известно, кто я такой.
Почему, почему я встретил ее у храма Святой Софии? Мой путь был тогда таким прямым и светлым. Теперь разум мой снова замутнен, и мысли путаются у меня в голове. Могу ли я позволить, чтобы душа моя подчинилась желанию тела? Но любовь моя столь же духовна, сколь телесна. Такова моя вера. Такова была моя вера!
Я всего лишь человек, а не ангел. Но боль в колене Мануила прошла, когда я положил ладонь ему на голову.
Разве я не должен ненавидеть эту женщину? Но я ее люблю.
5 апреля 1453 года
Вскоре после восхода солнца над дорогами и тропинками, ведущими к городу, заклубились тучи пыли. А потом показались и первые отряды турок, двигавшиеся россыпью. Увидев перед собой стены Константинополя, турки принялись громко взывать к Аллаху и пророку Магомету и размахивать оружием. Наконечники копий и кривые мечи отливали в клубах пыли кровавым блеском.
Джустиниани послал за мной гонца. Император и генуэзец сидели на застывших в неподвижности конях у ворот Харисия. Около сотни знатных греческих юношей ждало по обе стороны ворот, с трудом сдерживая горячих скакунов, которые били копытами и вскидывали головы. Это были те самые молодые люди, которые издевательски смеялись, когда василевс держал перед латинянами речь. Те самые, что привыкли гарцевать по Ипподрому. Красивые и надменные юнцы, считавшие ниже своего достоинства даже разговаривать с латинянами.
– Ты ведь неплохо держишься в седле, Жан Анж, – обратился ко мне Джустиниани. – Не умеешь ли ты еще и трубить в рог?
Удивившись, я утвердительно кивнул.
– Ты же рвешься в бой, так ведь? – продолжал Джустиниани. – Хорошо. Можешь поучаствовать в бою. Но внимательно следи, чтобы схватка не слишком затянулась и чтобы вас не окружили. Крикни по-гречески этим проклятым глупцам, что я прикажу повесить каждого, кто не обратит внимания на звуки рога и не вернется по этому сигналу назад. Нам нельзя терять ни единого человека. Эта вылазка должна лишь показать нашу силу, а не обратить все турецкое войско в бегство. Мы хотим только внести небольшое замешательство в ряды турок, и ничего более. Внимательно смотри на башню. Я махну флагом, если вам будет грозить опасность с флангов.