Черный ангел
Шрифт:
— Разумеется, — отвечает сухая усатая вобла в очках.
— Чудесно. Тащите мне три самые читаемые за девяносто третий и… — я задумываюсь, — пожалуй, за девяносто второй год.
— За девяносто второй, девяносто третий, — повторяет она, — их надо поднимать из хранилища. Это минут сорок!
— Ничего, я подожду, — соглашаюсь я.
— Мы работаем только до двадцати часов, а сдать взятую литературу надо до без пятнадцати. У вас не останется времени на работу!
Я смотрю на часы: сейчас пятнадцать минут седьмого, газеты будут искать пусть даже до семи и у меня останется три четверти часа.
— У меня целый
3
Нагруженный пачками газет, я иду по залу в поисках свободного местечка. Из-за этого вороха макулатуры, собравшего на себе почти десятилетнюю пыль, мне хочется чихать как от нюхательного табака.
Начинаю сразу с девяносто третьего, с мая месяца. Мне требуется десять минут, чтобы в одном из сентябрьских номеров наткнуться на большой заголовок «Человек, которого подозревали в том, что он кастрировал рэкетира, сгорел?».
В небольшой заметке рассказывалось, что останки подозреваемого в убийстве двух человек, которые сами относились к рэкетирской группировке некоего Татарина, недавно вышедшего из тюрьмы, где он отбывал срок за умышленное убийство, гражданина Л, были найдены среди обгоревших развалин его собственного дома. Уточнялось, что этот самый Л, одному перерезал горло опасной бритвой, второго, при помощи того же орудия, кастрировал, после чего бросил на пустыре связанного, с кляпом во рту. Когда его нашли, тот уже скончался от шока и потери крови. Несмотря на то, что заголовок заметки заканчивался вопросительным знаком, ее автор, казалось, не сомневался в том, что погибший был именно гражданин Л, а не кто другой.
Я не сомневаюсь, что это тот случай, который мне нужен. Во-первых, убийцу называют просто Л, а Письменный называл Рамазану фамилию Лаптев, во-вторых, три трупа, которым Л, по меткому выражению Александра Евгеньевича, выкроил белую обувь, в-третьих, пожар и, в четвертых, упоминающийся Татарин. Уверен, что это Рамазан и есть, ведь именно ему пришлось отдуваться за то, что его люди профукали большую сумму денег. Интересно, как бы он отреагировал, если бы узнал, что его деньги пошли на проведение восстановительных работ православного монастыря.
Странный он, этот Лаптев — сначала мочит всех подряд, потом меняет имя, уходит в религию, а все деньги, которые ухитрился добыть с риском для жизни, отдает в фонд церкви. Дальше проводит долгие годы в молитвах и наставлении заблудших на пусть веры в Бога, серьезно увлекается богословием, как вдруг опять принимается терзать человеческую плоть, словно взбесившийся хищник. Ладно, допустим, прокурор пошел под нож или, вернее, под меч по той же самой причине, что и эти трое. Лаптев огласил ему приговор еще тогда, просто Перминов получил отсрочку. Но зачем обворовывать архиепископа? Разве так бывает, что одной рукой человек дает, щедро, бескорыстно дает, а другой ворует?
Все это так нелогично и глупо, что в голове не укладывается. Трудно, очень трудно, когда действия преступника не ложатся в нормальные логические рамки. Такое впечатление, что это два различных человека. А может это вовсе и не отец Михаил? Чушь. Письменный его опознал! Но я бы не удивился, если бы Карелиных оказалось двое, если бы у батюшки оказался брат-близнец. Короче, подробности хочу, дорогие товарищи, подробности! Кого убил Лаптев, когда получил свой первый срок, при чем здесь Перминов, которого девять лет назад уже здесь не было. Он уже служил во Пскове.
Я просматриваю брехаловку дальше, переключаюсь на две другие, но там все тоже самое, про останки гражданина Л на пожарище, про то, что он уже сидел за убийство и про то, как он разделался с двумя рэкетирами. С одной статейкой мне, правда, везет больше чем с другими. Вернее не с самой статьей, в которой содержатся уже упомянутые факты, а с ее заголовком: «Суд Линча». Это уже кое-что. Это мотив. Суд Линча, насколько мне известно, применялся на Диком Западе в условиях, когда произвести нормальное судилище было по каким-то причинам затруднительно или вообще невозможно. Иными словами — это самосуд. Значит, Л, а то что это Дмитрий Лаптев, он же Михаил Карелин, теперь понятно даже идиоту, просто решил их таким образом наказать. За что? Пред тем как вернуть газеты, я записываю фамилии и имена авторов этих статей, а также дежурные телефоны редакций.
Выйдя из душного зала, в не менее душное фойе, я тут же завладеваю мобильником и прокручиваю записанные телефоны, без особой на то надежды, ибо прошло уже почти десять лет, эти люди могли давно поменять место работы или место жительства или, вообще, говоря по-русски, врезать дуба. Кроме того, имена корреспондентов вполне могут оказаться их журналистскими псевдонимами. И все-таки с одним человеком мне везет, хотя именно на него я почти не надеялся, уж больно имя у него казалось выдуманное: Романов Николай — слишком знаменитое имя, чтобы быть настоящим. И, тем не менее, этот человек существует и работает в той же редакции, как и девять лет тому назад. Мало того, что Романова зовут Николай, у него еще и отчество оказывается Александрович!
Дежурная по редакции девушка даже сдуру говорит мне его адрес и домашний телефон, хотя, наверное, не имеет право это делать. Во всяком случае, будь на месте Романова, и узнав, что какая-то дурочка-снегурочка раздает мой адрес первому прозвучавшему в телефоне голосу, заставил бы ее сожрать в сухомятку городской телефонный справочник.
Я и так вычислил бы, где обитает этот человек, но поскольку эта мадамочка сэкономила мне время, спасибо ей огромное.
4
Николай Романов обитает явно не в Зимнем дворце. Его жилищу, равно как и другим окрестным домам, название «трущебы» подходит куда более, чем «палаты». Внешний вид Романовской конурки вполне соответствует наружному. Сам хозяин меня впускает, даже не спросив, кто я и что мне нужно в такую пору. Апатия и равнодушие сквозят в каждом его движении.
— Николай Александрович?
— Да, — кивает он непричесанной головой.
Одного взгляда на помещение и на того, кто в нем живет, достаточно, чтобы определить, что передо мной старый холостяк, который, после потери жены (умерла или бросила), стал стремительно спиваться, опускаясь по общественной лестнице с одной ступени на другую. Конечно, он пока еще держится, ходит на работу, что-то там пишет, пытается напрягаться, но на его припухшем, землистого цвета лице уже оставила следы своих когтистых лап бездна одиночества и алкоголизма.