Чёрный архипелаг
Шрифт:
Через два дня мы должны были покинуть берега Томана и взять курс на западное побережье Малекулы.
Так как «Росинант» не выходил в море ночью, поднятие якоря было назначено на рассвете следующего дня.
После ужина я пошел на бак, где, как всегда, собирался весь экипаж после трудового дня. Пришел туда покурить и механик Дэвид (капитан запрещал курить на корме). Присутствие Дэвида очень меня обрадовало, ведь он лучше всех говорил по-английски, а тема вечерних бесед была интересной: колдовство.
Ребята увлеченно рассказывали о деяниях колдунов (на Новых Гебридах их называют накамас).Им известны листья растений, которые надо
Конечно, добрый колдун умеет защищаться от злого колдовства. Однако усвоить эту науку, коротко преподанную мне меланезийцами, было выше моих возможностей. Так я и не узнал, листья какого растения помогли бы расправиться с моим шумным варшавским соседом, живущим этажом выше. Неизвестно также, как избавиться от обладательницы колоратурного сопрано, которая совершенствует свое мастерство обычно в то время, когда я ложусь спать или сажусь за письменный стол, чтобы поработать.
В практическом смысле вечер «в клубе» на баке «Росинанта» для меня пропал даром. Однако из тех легенд, которые были там рассказаны, я запомнил одну — о мифическом герое архипелага, о мудром Квате.
Матерью Квата был камень. Когда мальчик родился, камень рассыпался. Кват рос быстро и без конца попадал в истории, которые сделали его знаменитым на всех островах Новых Гебрид: то он вылавливал из моря куски суши, то заселял их растениями, животными, людьми, то украшал первозданными пейзажами. В этом мире вечного света Кват отделил день от ночи.
В те времена человеческие существа не умирали, а меняли старую кожу на новую. Однажды мать Квата — в ее человеческом образе — пошла к ручью смыть свою старую кожу. Когда она вернулась, сын горько заплакал — он не узнал мать. Женщина нашла свою старую кожу и надела на себя. С тех пор люди стареют и умирают.
У Квата было одиннадцать братьев, всех их звали Тангаро. Самого старшего из них — Тангаро Мудрый, чтобы отличить от остальных безнадежно глупых братьев. Существовал также дух по имени Марава. В первый раз Кват встретил Мараву, когда рубил дерево, чтобы соорудить лодку. Кват облюбовал хороший ствол, срубил его и начал обтесывать. Однако вскоре наступила ночь, а он так и не закончил работу. Когда Кват пришел на следующий день в лес, то увидел свое дерево целешеньким. Страшно разгневался Кват, но вновь принялся за работу. Вечером он взял большую ветку и спрятался с ней поблизости. Вскоре Кват увидел маленького человечка, который заколдовал дерево. Снова оно стало целым, не хватало лишь одной ветки. Лесной гном отправился искать веточку. В этот момент Кват набросился на него с топором. Маленький человечек оказался могущественным духом: он отбил удар и, крикнув, что он — Марава, предложил Квату свою дружбу. В знак дружбы за одну ночь построил Марава для Квата лодку. Тогда завистливые братья Тангаро решили убить Квата, а лодку и жену Квата Ро Леи забрать. Но ничего у них не получилось. Квату всегда удавалось избежать гибели либо с помощью Маравы, либо благодаря своей ловкости. Когда герой попал в западню, Марава распустил свои волосы и Кват, как по лестнице, выбрался из нее. Братья завалили камнем пещеру краба, в которой в этот момент находился Кват. Марава оттащил камень в сторону и спас друга…
Дальнейшая судьба мифического героя оказалась страшно запутанной. Рассказывая, меланезийцы перебивали друг друга, каждый настаивал на своей версии. Это объяснялось местными разночтениями легенды, ведь почти все члены экипажа были родом с разных островов. Однако история Квата мне очень понравилась, особенно в той части, где рассказывалось о том, как люди стали смертными.
Западный берег
Меня разбудил грохот; поднимали цепь в якорный клюз. От стоянки у берегов Томана мы двинулись на север, вдоль западного побережья Малекулы. Плавание проходило, как всегда в тропиках: с утра свежий утренний ветерок слегка морщил воду и ближе к обеду замирал; во второй половине дня над недалекой сушей собирались тучки и начинался дождь. Время от времени по борту «Росинанта» появлялись то небольшое стадо дельфинов, то летучие рыбы.
Когда мы плыли вдоль какого-нибудь острова, с моего постоянного места на крыше корабельной надстройки мне хорошо был виден близкий берег. Встречались хижины, иногда на фоне прибоя возникала пирога с большим парусом. Часто у самого берега стояли идеально ровными рядами пальмы. Значит, там находилась плантация. Дальше в глубь острова поверхность поднималась ввысь и чаще всего была покрыта плотной зеленью кустарника.
Нашего агронома неизменно интересовали плантации. Он внимательно рассматривал их в бинокль, что давало Фрэнсису повод к бесконечным шуткам над бедным Джоном. Тот огрызался как мог в ответ на ехидные колкости по поводу его «тяжкого» труда.
Не успели мы покинуть берега Томана, как во второй половине дня агроном принял решение высадиться на берег со своим «тайным оружием». Глядя, как Джон носится с бутылочкой, полной божьих коровок, все стали потешаться над беднягой. Фрэнсис серьезно спрашивал у Джона, есть ли среди божьих коровок племенные самцы и что будет делать агроном, если вдруг окажется, что они не способны оплодотворять самок.
Агроном энергично защищался и отвечал весьма резко. Когда наступило время садиться в шлюпку, ему оказали почести, как адмиралу Нельсону после победоносного сражения. Джон бросил в бой одну треть своей армии, при этом он держал в руках бутылочку совсем как епископ дароносицу.
Когда мы высадились на берег, Джон надолго доверил мне бутылочку с божьими коровками, так как я меньше других подшучивал над ним. Насекомые как ни в чем не бывало суетились в бутылочке и готовы были выполнить поставленную перед ними задачу. Агроном заверил, что в руках у меня проверенные африканские экземпляры, великолепно проявившие себя' в уничтожении тли. В последнее время тля, эта отвратительная тварь, с необыкновенной энергией принялась пожирать местную флору. С особым удовольствием лакомилась она листьями бананов.
Со сосредоточенным выражением лица переходил Джон от одного куста к другому и, наконец, отдал приказ открыть бутылочку. Проигнорировав мой вопрос, не надо ли пощекотать под мышками у божьих коровок перед тем, как они окажутся на свободе, мужественный агроном освободил африканских уроженцев из неволи. Я не слышал, чтобы тля, усыпавшая листву, застонала при этом от страха. Однако я помнил, к чему привело появление в Австралии кроликов. Вздохнув, я пожелал про себя, чтобы эти импортированные божьи коровки через несколько лет не принялись бы, например, за местных свиней или коров.